Наедине

Мама во всем винит себя. Узнав о созданной Лицедеем связи между ее нашумевшим спектаклем, ролью Принцессы и самовольной адаптацией постановки в условиях реальной жизни, что привело в итоге к плачевным последствиям, мама сама едва не лишилась рассудка. Вбив себе в голову, что должна всеми способами заслужить мое прощение, она приняла решение уйти из театра, хотя я, как, подозреваю, и она сама, не видела в этом никакого смысла. Все ее визиты в больницу и мои попытки переключить маму с этой темы на то, о чем мне действительно хотелось бы знать, заканчивались одинаково — слезами и пылкими заверениями в том, что она понятия не имела, какой кошмар навлекает на голову своей дочери любимой работой.

Мне страшно наблюдать за тем, что с ней происходит. Страшно вспоминать о минувших событиях, отголоски которых все еще витают в воздухе больничной палаты вместе с тенью мрачного клоуна. Страшно засыпать с мыслью о грядущем дне и страшно просыпаться, памятуя о скорой смене времени суток и том, что судьба Лицедея все еще остается для меня неразгаданной загадкой.

Где он? Каким будет его следующий шаг, и будет ли?

Как-то меня навестил Стевич, чьему визиту я, не взирая на слегка притупившуюся обиду, все же была рада. Несмотря на строжайшие запреты отца выдавать мне ценные сведения, хозяин клуба не смог устоять перед моими расспросами и косвенно пролил истину на один из интересующих меня вопросов, а именно, когда и как на хвост Юриной машины со мной за рулем прицепились полицейские автомобили. Вместо прямого ответа Стевич загадочно улыбнулся, протянул ладонь к моей шее и поблагодарил за то, что я продолжаю носить его недавний подарок, вместо того, чтобы сунуть в какую-нибудь невостребованную коробку. Поместить внутрь кулона отслеживающий маячок было его личной инициативой, благодаря чему помощь к нам подоспела в рекордные сроки еще до того, как я вдавила по тормозам у двери Клуба Почитателей тлена. Стевич знал о намерениях своего брата разыскать настоящего Лицедея, поэтому когда мы с Юрой стихийно исчезли с отцовских «радаров», вовремя успел забить тревогу.

Возможно, мне следовало поблагодарить Стевича за то, что Мишка все еще жив. Если б не маячок, если бы не люди, чьих расплывающихся лиц я уже совсем не помню, кто знает, как могла закончиться эта дрянная история для нас обоих?

Я бы не простила себе его смерти.

Теперь же я корила себя за то, что не могу быть рядом с ним в самые тяжелые моменты пребывания в подвешенном состоянии между жизнью и смертью.

Однажды в дверь моей палаты раздался негромкий стук, чего я не могла припомнить за все время своего пребывания здесь. Затем дверь приоткрылась, и оттуда в нерешительности показался Никита.

— Заходи, — приглашаю, отведя взгляд в сторону. Мой мнимый друг, одетый в привычный глазу черный, просачивается в палату и, оглядевшись, подтаскивает табурет к моей постели, где и устраивается, сложив руки у груди.

— Не надоело ходить в черном? — нарушаю молчание первой.

По его лицу скользит едва заметная усмешка:

— Раньше тебе не приходили в голову подобные вопросы.

— Раньше я не видела в этом ничего странного.

— А теперь?

— Теперь я думаю, что тебе нет никакого смысла продолжать ваш дурацкий спектакль, раз уж мне давным-давно все известно.

— Ты удивишься, — неторопливо тянет Никита, — но спектакль уже завершен. А Клуб и мы с вами все еще существуем. Сегодня вечером я иду на работу.

— В каком смысле? — удивленно уточняю я.

— В самом прямом. Клуб Почитателей тлена входит в обычный режим в прежнем составе. И, кстати, твое место по-прежнему числится за тобой.

— Не самое удачное время для шуток, — я морщусь, но выражение лица Никиты заставляет меня усомниться в своих словах.

— Это не шутка. Твоему отцу Клуб больше не нужен, и он принял решение сделать Стевича его полноправным хозяином. Сейчас они как раз занимаются оформлением всех необходимых бумаг.

Я молчу, мысленно переваривая новую информацию.

— Как ты? — с сомнением интересуется Никита, допуская, что я не стану отвечать на его вопрос. Но бесполезное валяние на одном месте вдали от реальности, в которой сейчас происходит столько всего важного, кого угодно сделает разговорчивее. И я не исключение.

— Нормально. Мне давно пора отсюда убраться, — всем своим видом показываю, что со мной полный порядок.

— Анатолий Степанович так не считает.

— Тебе лучше знать, — искоса поглядываю на фальшивого бармена, скривившегося так, точно я въехала ему кулаком промеж глаз, хотя на деле я даже не пошевелилась.

— Перестань. Я почти не был связан с твоим отцом, — зачем-то объясняет Ник.

— Конечно, не был, — охотно соглашаюсь. — Насколько я могу понять, твоим непосредственным руководителем все это время был Стевич, а мой отец — это уже самая высшая инстанция в вашем маленьком предприятии.