Наедине

Я подумываю о том, чтобы свернуть в зал и сделать вид, что это сообщение до меня не дошло, но все-таки иду к кабинету отца, справедливо рассудив, что чем раньше отстреляюсь, в смысле, получу контрольную взбучку, тем легче будет жить дальше. По пути гадаю, по какой причине мог на сей раз впасть в немилость. Больше отцу незачем меня искать. Неужели медсестры раскололись и выложили ему о моем нелепом ранении? Иных причин для срочной аудиенции я, как ни пытался, выудить не смог.

Если не считать того, что я сам — уже вполне себе веская причина перманентного отцовского недовольства. Серьезнее при всем желании не отыщешь.

«Олимп» — лучший спортивный клуб в городе, и отец работает здесь достаточно давно, почти с самого основания. Вся его жизнь прошла бок о бок с боевыми искусствами; сейчас отец признанный мастер спорта по боевому самбо, неоднократно был выбран лучшим тренером в области, и это звание до сих пор за ним крепится. Клубы воюют между собой, то и дело предлагая отцу работу на более выгодных условиях, молодые спортсмены мечтают выделиться среди прочей зелени, чтобы в будущем попасть в ограниченный круг, «элиту», которую тренирует сам Алексей Петрович Вершинин. Отец при жизни сумел стать настоящей легендой даже далеко за пределами этого города, а я… я просто ношу ту же фамилию и гоняю перспективную молодежь по соседнему залу в надежде обучить их всему тому, что знаю сам.

Нет, я не пофигист, хотя иногда прижимает.

Когда-то отец всерьез думал сделать из меня чемпиона, не жалел ни времени, ни сил, бесконечно гоняя меня, неспокойного мальца, на изнурительные тренировки, и в какой-то момент его труды вполне могли бы окупиться с лихвой, но… Не сложилось. По моей вине, разумеется. Я просто потерял интерес и волю к победе, на время вовсе выбыл из спортивной жизни, забив огромный болт на маячившую впереди возможность спортивной карьеры. Срезался на полпути. Не мог заставить себя продолжать, и на то были свои причины. Или ничтожные оправдания. Потом я все-таки вернулся в спорт, но осел в родных стенах обычным тренером, пусть и с солидным списком победных достижений в недавнем прошлом.

Отец так и не смог с этим смириться.

Здесь, в «Олимпе», мы редко пересекаемся друг с другом. Когда он видит меня в тренерском прикиде, то сурово поджимает губы, наверняка прокручивая в голове более достойную альтернативу моему текущему занятию. В своих мыслях он видит меня на ринге в борьбе за очередной боевой титул, в то время как перед его глазами маячит куда более реальная фигура сына, не оправдавшего возложенных на него надежд. Вот он, пресловутый камень преткновения. После всего, что отец сделал ради моего лучшего будущего, я провел ответный ход конем, послал все куда подальше и стал всего лишь тренером. Без амбиций, перспектив, мировой славы, баснословных гонораров за титульные бои…

Без будущего, словом.

— Куда успел влезть? — негромко, но достаточно сурово интересуется отец, когда я просовываюсь в дверь его кабинета, который на деле больше похож на склад, и даю знать о своем присутствии.

Все-таки медсестры раскололись. Пора урезать самомнение.

— А я успел? — интересуюсь вяло, подсаживаясь к отцовскому столу, заваленному всякой спортивной ерундой; от разноцветных мячиков и скакалок до теннисных ракеток и легких гирь.

Отец медленно поднимает голову и упирается в меня тяжелым взглядом исподлобья.

— Мне сказали, что кое-кто интересовался тобой здесь, в «Олимпе», — его голос звенит от напряжения.

Я заметно подбираюсь:

— Кто? О чем ты, пап?

— Какие-то люди аккуратно наводят справки о моем сыне, причем их интересует его полная характеристика. Кто такой, что из себя представляет, какими заслугами может похвастать из обширного багажа своего прошлого…

Теперь я реально не понимаю, что происходит. Именно эту мысль пытаюсь донести до отца так, чтобы он не только поверил, но и поделился своими сведениями.

— Миш, я не знаю, кто они и что им нужно. Мне осторожно намекнули на то, что у тебя могут возникнуть проблемы, вот и все, — он медленно отходит от стола и складывает руки на мощной груди. — Думай, что это может значить. Если есть, что сказать — говори, сейчас самое подходящее для этого время.

Я думаю. Усиленно напрягаю мозги, надеясь обнаружить хоть какую-нибудь подсказку насчет того, чем может быть вызван ко мне интерес посторонних людей, чьи имена принципиально нигде не светятся. И не могу обнаружить ничего дельного. Зато живо припоминаю свои недавние подозрения относительно маячащей тут и там красной «Приоры». Водила мне точно незнаком, но это не значит, что я ему — тоже.

Он удивился, когда обнаружил меня рядом со своей тачкой, хотя и не подал виду.

Может ли быть так, что все это имеет какое-то отношение к моему запоминающемуся знакомству с девицей Серафимой?

— Не знаю, — выдаю в конце концов, не спеша делиться с отцом своими скудными рассуждениями. — Я никуда не влезал. Может, у тебя ошибочные сведения?

Отец смотрит так, что я и сам начинаю сомневаться в собственных мыслительных способностях.

— Ну да, конечно… — говорю следом, цепляя ладони в замок перед собой.