Наедине

Я не верю своим глазам, не верю болевым ощущениям. Ничему не верю.

Не могу найти свой телефон. Дергаю ремень безопасности, намертво приковавший меня к креслу, пока не догадываюсь нашарить защелку и нажать на нее. Боль мешает адекватно думать, больше всего на свете мне хочется отключиться и исчезнуть куда-нибудь подальше отсюда, в теплое сухое место, где нет опасности и страха. Где все хорошо…

Я прогоняю мысленную утопию. С громким стоном уговариваю себя сделать хоть что-нибудь ради нашего с Дашкой спасения. Дергаю ручку двери, но она не поддается — похоже, при ударе замок заклинило напрочь, нет смысла пытаться справиться с ним своими силами. Я вновь тяну Дашку за плечо и жалобно прошу прийти в себя, хотя уже понимаю, что надежда остается только на мои силы. Если только мне удастся выбраться из машины и вытащить наружу Дашку…

Я лихорадочно осматриваю поврежденный салон, пока взгляд мой не останавливается на зияющем пустотой оконном проеме. Выхода нет, придется лезть через разбитое стекло боковой двери.

Делаю невообразимое усилие, проталкивая непослушное тело в проем, распарываю ладонь осколком застрявшего стекла, кусаю губы, чтоб не разреветься от боли и жалости к себе, но не сдаюсь. Постепенно мне удается наполовину выбраться из покореженного автомобиля, и теперь моему взору открывается печальная картина того, что творится снаружи. Откуда-то сверху валит дым, все вещи разбросаны в беспорядке, трава усыпана крошевом битого стекла и обломками металла. Я широко распахиваю глаза, в которых застывает весь ужас стремительного осознания, чувствую влагу на щеках, кажется, даже кричу что-то, отказываясь верить в реальность всего происходящего… И в этот миг все посторонние звуки перекрывает один-единственный шум приближающихся шагов.

Кто-то идет. Разбитую машину хорошо видно со стороны дороги, кто-то проезжал мимо и остановился, чтобы помочь.

Теперь нас спасут и все будет в порядке.

— Помогите, — из последних сил хриплю я, впиваясь поломанными ногтями в твердую землю, пытаюсь перевернуться на живот. — Помогите…

— Не бойся, — слышу спокойный мужской голос откуда-то со стороны, очень близко. К боли в груди добавляется ноющее покалывание, но я не придаю этому значения ровно до того момента, пока голос не добавляет: — Теперь все будет хорошо, Принцесса. Я помогу тебе, моя милая девочка. Ты ведь знаешь, что я сделаю для тебя все, что угодно.

* * *

Шум дождя разбавляют редкие, но довольно громкие раскаты где-то вдалеке.

Подскочив, я обнаруживаю себя лежащей на ковре, судорожно хватаю губами воздух и с живостью осматриваюсь вокруг. Вижу пушистый ковер, свисающие с дивана кисточки покрывала, мертвый телевизор, невзрачные обои, к выбору которых я не прилагала никаких усилий, вечно пустую вазу… И корзину. Вызывающе роскошную корзину, полную темных красных роз, если не такую же, как тогда, то очень и очень похожую на давний подарок Лицедея. Человека из прошлого. Анонима из ничего не значащей интернет-переписки, исчезновение которого заставило меня усомниться в том, что он вообще существовал в моей реальности, а не был лишь плодом воображения. Я знаю о нем кое-что. Знаю, что он любит розы, экстремальный красный цвет и интриги, питает ко мне странную симпатию, но не знаю, что он реален. Не могу знать наверняка.

В моем больном воображении человек, похитивший меня с места аварии, каким-то непостижимым образом приобретает черты никогда не видимого мной Лицедея, моего собеседника из интернета.

Я чокнутая.

Нет! Или да?

Кто-нибудь, помогите мне…

Зажмурившись, я начинаю смеяться и смеюсь до тех пор, пока из глаз не катятся слезы, а затем хватаю ладонью сразу несколько роз и, не обращая никакого внимания на боль от острых шипов, рву нежные лепестки в клочья. Ошметки падают на ковер, образуя возле моих коленей своеобразный полукруг. Избегая нарушать тишину громкими звуками, я кусаю губы изнутри и беззвучно давлюсь слезами.

Легче не становится.

Глава 12. ЭТО ОТ НАС НЕ ЗАВИСИТ

Наша работа постепенно подходит к концу. Оглушающий грохот тяжелой музыки сменяется тишиной раннего утра, кожаные диванчики пустеют, огромное помещение, еще несколько минут назад кипящее жизнью, застывает в ожидании следующего вечера.

Пока Никита привычно возится с замком на входной двери, я подхватываю на руки Панка и прижимаю к себе его теплое гладкое тельце. Кот довольно щурится, с изящностью выгибая свою остроконечную спинку, стараниями Стевича щедро примятую лаком сильной фиксации.

Гоша скрывается в темноте за углом.

И вроде бы все как всегда, та же обстановка, те же унылые пейзажи вокруг, но меня не покидает странное чувство, будто мир за каких-то несколько проведенных мной в клубе часов непостижимым образом изменился. Из него исчезли последние отличные от черно-белого краски, и даже этот старый фонарь у входа светит сюрреалистически незнакомо, разливает вокруг клубной площадки тусклое свечение, от которого так и веет пронизывающим холодом.