Наемник

– Лечу над Тихим океаном. - Он посмотрел на небо и море и добавил: - Красота! Снизу синее, сверху голубое, и ни клочка земли не видно. Самая ближайшая земля - Галапагосы, но до них мне лететь и лететь. Думаю, не промахнусь.

– Что ты натворил? - снова спросила она. - Ты вернулся на виллу? Поговорил с Мэлори и со своим…

– …дедом, - закончил Каргин. - Ну как же без этого! Встретились, поговорили, вспомнили о днях былых и разошлись. Вернее, разлетелись.

– Вот что, солдат, или ты мне объяснишь, в чем дело, или я до тебя доберусь и…

Наслаждаясь звуком ее голоса, Каргин улыбался и думал: хорошая будет жена, упрямая, настырная. И то сказать: немалый опыт работы с персоналом! С такой не заскучаешь… Не зря, выходит, съездил в западное полушарие - деда и жену нашел… Ну, бог с ним, с дедом, главное - жена… И что теперь? Что там советовал мудрый Куэвас? Детей родить… Ну, с этим не задержимся! Еще бы с местом определиться…

– Ласточка, я тебя жду, - сказал он и услышал, как Кэти вдруг запнулась, вздохнула и промолвила:

– Галапагосы, значит? Всегда мечтала там побывать, на черепах полюбоваться… Только скажи, это по какую сторону экватора?

– На самом экваторе, солнышко, - уточнил Каргин и щелкнул тумблером рации. Потом откинулся в удобном пилотском кресле, пробормотал: - Не везет мне в смерти, повезет в любви… а ведь и правда повезет… - и закрыл глаза.

И снились ему на этот раз не афганские горы, не равнины Ирака, не ангольские джунгли, не остров Иннисфри и даже не Париж, а иные края, то снежные, то залитые солнцем, то сумрачные под дождевыми облаками, но в каждом обличье своем прекрасные. Снились лица друзей, живых и погибших, снилась Кэти, калифорнийская принцесса, снились отец и мать и дон Куэвас, тоже чем-то походивший на отца; они кивали Каргину и что-то шептали - что именно, расслышать он не мог, но понимал, что его поддерживают и одобряют. Потом чей-то голос внятно промолвил: там, где ты вырос, твое место. Не нашел - ищи! Но помни: в родных краях и вороний грай слаще пения соловья.

Он проснулся и взглянул на солнце. Огненный диск уже висел на западе, и от него тянулась по морю сверкающая дорожка - будто пояс из серебра, охвативший весь обитаемый мир. Пройди по ней, и придешь в сказочное царство-государство, где нет ни убийств, ни насилия, ни лжи, где все люди - братья, где реки текут молоком и медом, а на зеленых холмах сверкают хрустальные замки… Мечта! Но думать о ней было приятно.

Каргин улыбнулся.

Ровно гудели моторы, и ветер был попутный. 

Эпилог

Иннисфри, аэродром и воздушное пространство вблизи острова; 24 июля, ближе к вечеру

Три машины неторопливо двигались по дороге к взлетному полю: черный закрытый "кадиллак" с серебряными полосками на дверцах и пара джипов, в которых сидели десять оборванных грязных солдат. "Кадиллак" возглавлял колонну. Солнце играло на гладком полированном корпусе, отсвечивало в лобовом стекле, но сквозь его тонированную поверхность ни пассажиры, ни водитель не были видны. Дорога, которую виток за витком одолевала эта процессия, казалась пустынной, только у моста через реку маячил сержант в зеленом берете и камуфляже. Когда машины проехали мимо, он отступил на обочину и произнес несколько слов в висевший на шее микрофон.

В том же порядке - "кадиллак", за ним два джипа - машины приблизились к павильону у взлетного поля, миновали его и замерли у распахнутого люка самолета. Ближайшего из двух; люки второго "оспрея" были задраены, и выглядел он словно мертвый кит, брошенный волнами на бетонный берег. Аэродром, как и дорога, был безлюден, лишь у строений в дальнем конце виднелись фигурки парашютистов.

Солдаты полезли из машин. Трое окружили "кадиллак", остальные ринулись к свисавшему из люка трапу; глухо простучали башмаки, лязгнуло оружие, послышался резкий окрик - пилотам велели убраться в кабину. Дверца "кадиллака" открылась, вылез еще один солдат с короткоствольным автоматом, а после него - офицер, такой же оборванный и грязный, как и остальное воинство. Он огляделся, довольно кивнул головой и вытащил с заднего сиденья "кадиллака" увесистую сумку. Потом что-то сказал оставшимся в машине и ровным шагом направился к трапу. Четверо солдат потянулись за ним. Трап подняли, люк захлопнулся, турбины "оспрея" рявкнули, и самолет, набирая скорость, покатился по взлетно-посадочной полосе.

На серебристом корпусе второго "оспрея" прорезалась щель, затем показалась фигура пилота: он спустил трап, помахал сидевшим в "кадиллаке" и, салютуя, прикоснулся к козырьку фуражки. Машина, плавно скользнув по бетонным плитам, подъехала к самолету и встала, загораживая люк. Из нее появился высокий старец с седовато-рыжими волосами. Пилот хотел помочь ему взойти на трап, однако старик оттолкнул его, что-то раздраженно буркнул и скрылся в салоне. Парашютисты, маячившие в дальнем конце аэродрома, его не видели.