Наёмники Гора (ЛП)

— Нет! — закричал Хурта. — Я же уже продал четыре других своих стихотворения! Мне никогда теперь не вернуть их! Они ушли, исчезли! — зарыдал Хурта, снова спрятав лицо в руках. — Я никогда теперь не смогу найти всех тех мужчин. Едва купив у меня стихи, они все спешили исчезнуть с моих глаз, жадные, удачливые, алчные люди, только бы я не передумал. Теперь мне никогда не удастся найти их снова и обратиться к ним искренне, пылко, к их лучшим чувствам, и уговорить их забрать свои грязные деньги. Каким я был дураком! Мои стихи, они исчезли! Проданные за жалкие четыре серебряных тарска! Какая потеря! Какой позор! Какая трагедия! Что будет, если эта история станет известна среди фургонов? Я не достоин своих шрамов!

— Хурта, старина, — успокаивающе сказал я.

— Что?

Я положил руку на его плечо.

— Что? — повторил он.

— Смотри, — сказал я.

— Парень поднял голову и посмотрел на меня.

— Вот, — показал я ему четыре листа его стихов, которые вернули мне четверо его клиентов, или меценатов, это уж кому как нравится.

— Это они! — удивлённо выкрикнул Хурта.

— Конечно, они, — согласился я.

— Ты знал! — крикнул он.

Я лишь пожал плечами.

— Ты не смог позволить мне довести это до конца! — заплакал он. — Ты нашёл их! Ты выкупил их! Ты спас меня от меня самого, от моего собственного безумия!

— Это, то немногое что я смог сделать для друга, — улыбнулся я.

Он вскочил на ноги и схватил меня в свои объятия, плача от счастья. А у меня все силы ушли на бесплотные попытки вдохнуть хоть глоток воздуха, и не выронить эти четыре исписанных листка. Наверное, это было очень похоже на хватку страшного хитха. Уверен, что этот ужас способный сокрушить взрослого мужчину, раздробить его кости и выдавить его как виноградину, едва ли мог быть хуже.

— Смогу ли я когда-нибудь отблагодарить Тебя? — кричал он, сжимая меня, не сводя с меня своих мокрых глаз.

— Какие могут быть счёты между друзьями, — выдавил я.

— Вы, также, переполнены чувствами! — сочувственно воскликнул он.

— Я просто пытаюсь вдохнуть, — с трудом объяснил я ему.

— Позволь мне хранить эти стихи, — попросил он и, забрав их у меня, поместил с тем, который он умудрился не продать. — Благодаря Тебе они вернулись ко мне!

Фух, наконец-то мне удалось отдышаться. Почти.

— Вот они, — сказал он, с блаженным видом рассматривая их, — записанные этими маленькими значками.

— Это — способ, которым записывают большинство текстов, — сообщил я ему.

— А они хорошо записаны? — осведомился алар.

— Думаю да, — сказал я, и глубоко вдохнул.

— Ты в порядке? — заботливо поинтересовался Хурта.

— Да, — прохрипел я. — Попадаются, конечно, строчки, которые трудно разобрать, и вон, кажется, слово с ошибкой написано, и вон ещё одно.

Полагаю, этого следовало ожидать, учитывая тот факт, что они были написаны в условиях некоторого возбуждения, напряжения и с постоянной оглядкой на топор поэта. На одном из пергаменов была какая-то блёклая клякса. Возможно, капля пота упала с чьей-то брови.

— Ты уверен, что с Тобой всё нормально? — уточнил Хурта.

— Да, я в полном порядке, теперь, — сказал он.

— Признаться, я не удивлен, что есть маленькие ошибки, или, возможно, плохо прописанные буквы и строчки, — заметил Хурта. — Некоторые из мужчин, записывавших стихи, практически дрожали. Они казались почти ошеломлёнными.

— Честно говоря, я не удивлен, — улыбнулся я. — Полагаю, что это был эффект воздействия первого прослушивания.

— Да, — задумался Хурта. — Именно так это и выглядело.

— Ты просто ещё сам не знаешь своей мощи как поэта, — сказал я.

— Лишь некоторые из нас способны на это, — признал Хурта.

— Ну ладно, к счастью, все эти пять стихов возвращены. Было бы слишком плохо, потерять их.

— О да, трагедия, — вздохнул Хурта, — но у меня есть ещё и другие.

— Правда? — удивился я.

— Да, больше двух тысяч, — гордо заявил он.

— Это — очень много, — огорошено сказал я.

— Не так и много, учитывая их качество, — добавил он.

— А Ты плодовит, — заметил я.

— Все великие поэты плодовиты, — сказал он. — А хочешь послушать их?

— Не сейчас, — торопливо отказался я. — Ты же знаешь, я только что прочитал некоторые из них. Не уверен, что смогу так сразу воспринять ещё.

— Понимаю, — улыбнулся Хурта. — Я — тот, кто хорошо знает о сложностях встречи с великолепием, с интенсивностью подлинного эстетического опыта, с тяжелым трудом и муками творчества. Да, мой старый друг, эти вещи я понимаю очень хорошо. Я не буду вынуждать Тебя.

— Спасибо, — искренне поблагодарил я.

Он посмотрел вниз на листы со стихами в своей руке.

— Ты можешь поверить в то, что они увидели свет только этим вечером, что их записали на эти листы под мою диктовку?

— Почему нет? — спросил я.

Он застыл, глядя на них, в страхе от его собственной мощи.

— Интересно, может быть остальные стихи тоже должны быть записаны? — вдруг осенило его.

— У меня очень плохой почерк, — предупредил я его, — особенно я слаб в написании строк, которые идут справа налево.

— Я — неграмотная, — поспешно сообщила Тула, в такой кризисный момент, забыв даже спросить разрешение говорить.

— Я тоже, — со вздохом облегчения сказал Минкон.