— Да, — признала Боадиссия, — раз уж она — такая шлюха.
— Возможно, Ты даже сочтёшь, что поступить так было её нравственной обязанностью, учитывая то, кем она была, не так ли? — спросил я.
— Я думаю, что это соответствовало ей, что это полностью подходило ей, — согласилась со мной Боадиссия, — но я не думаю, что это была её фактическая обязанность поступить именно так.
— Тогда Ты могла бы усмотреть в её поступке, учитывая всё, что вовлечено в это: смелое признание, потерю статуса, суровую действительность неволи, беспомощную и полностью принадлежность владельцу, то как теперь свободные женщины будут рассматривать её и относиться к ней, как действие очень храброй женщины, — предположил я.
— Или очень отчаянной, — поправила меня Боадиссия, — возможно, та, что боролась с собой столь долго и столь мучительно, в конце концов, чувствует, что больше не может выдержать этого, и жалко сдаваясь своим потребностям, облегчённо бросается к ногам мужчины, где ей и надлежит быть.
— Возможно, — не стал спорить я.
— Такая судьба является подходящей для прирождённых рабынь, — презрительно заявила Боадиссия. — Чем раньше они получают ошейники на свои шеи, тем лучше.
— Лучше? — переспросил я.
— Тем лучше для них самих, для мужчин, животных, и тем лучше для благородных свободных женщин, на которых они больше не смогут пытаться быть похожими.
— Я рад услышать, что Ты это сказала, — улыбнулся я.
— Почему? — удивилась Боадиссия.
— Да потому, что все женщины прирождённые рабыни, — объяснил я.
— Нет! — возмутилась она. — Нет!
— И ни одна женщина, — добавил я, — не сможет быть полностью удовлетворена, если она не понимает этого, не принимает это и не ведёт себя соответственно.
— Нет! — замотала головой Боадиссия. — Нет! Нет!
— Это — всего лишь теория, — успокоил её я.
Боадиссия застыла, вцепившись в поручень, и тяжело задышала. Костяшки пальцев её рук побелели от напряженья. Она задрожала.
— С Тобой всё в порядке? — поинтересовался я.
— Да, — прошептала она, опустив голову и не выпуская поручня.
Я не мог сдержаться, чтобы не представить себе, как прекрасно смотрелся бы ошейник на её горле. Наконец, она подняла голову и, посмотрев на меня, спросила:
— Это ведь только теория, правда?
— Правда, — ответил я, вцепившейся в ограждение, дрожащей девушке. — Как правда и то, что эта теория может быть истинна.
Боадиссия надолго замолчала, и я, видя её обеспокоенность, вернулся на своё место. Девушка, через некоторое время, тоже заняла своё место на скамье. На этот раз она избегала встречаться со мной взглядом, как впрочем, и с Хуртой, и, мне кажется с взглядом любого другого мужчины находившегося в экипаже.
19. Пост проверки
— Они пропали! — ошеломлённо прошептал я.
— Кто пропали? — потягиваясь, поинтересовался Хурта, сидевший на своих мехах, в нескольких футах от меня.
Вокруг нас шевелился просыпающийся лагерь. Люди начали подниматься ещё ан назад.
— Охранные грамоты, — пояснил я, — которые должны были обеспечить нам безопасную дорогу до Ара.
— Что случилось? — полюбопытствовала Боадиссия, только что, с ещё мокрыми и распущенными волосами, вернувшаяся от ближайшего ручья, куда она ходила помыться.
— Наши охранные грамоты пропали, — устало объяснил я. — Они были у меня здесь, в ножнах.
— Может быть, они просто выпали, — предположила девушка.
— Нет, — покачал головой я. — Они там очень плотно сидели. Их можно было вытащить оттуда только целенаправленно.
— Кажется, впереди будет пост проверки, — сообщила Боадиссия. — Я слышала об этом вчера вечером.
— Несомненно, бумаги украл вор, — заявил я.
— Но мы всегда были рядом, — напомнила девушка. — Как он это сделать?
— По-видимому, это сделал некто очень опытный и хитрый, и знавший что и где надо искать. У него, наверняка, даже был инструмент для извлечения бумаг.
— Клинок был в ножнах, не так ли? — уточнила Боадиссия, — а ножны всегда при Тебе?
— Да, — кивнул, — ножны всегда были на ремне, переброшенном через моё плечо. Чтобы вытащить бумаги вначале требовалось вынуть меч, а после извлечения бумаг, поместить клинок на место.
— А зачем меч-то на место вставлять? — удивился Хурта.
— Да чтобы отсутствие бумаг не было обнаружено немедленно, — объяснил я. — Я бы и дальше оставался в неведение, не имей я привычку, утром всегда проверять, как оружие выходит из ножен.