Наемный убийца

Он пошел дальше, увидел на обочине шестипенсовик, подобрал его и повернул назад, к шоколадному автомату. Автомат был рядом с кондитерским магазином, напротив церкви, у которой стояла очередь женщин, ожидающих какой-то распродажи. Они шумели и были нетерпеливы. Наверно, двери давно должны были открыться, и он подумал: какая здесь добыча для настоящего карманника. Женщины были так тесно прижаты друг к другу, что и не заметили бы прикосновения к замку сумки. В этой мысли не было ничего личного. Он никогда не опускался, как он полагал, так низко, чтобы залезать в сумки к женщинам. Но эта мысль заставила его обратить на них внимание, и он медленно пошел вдоль очереди. Такую же сумку, как ту, что держала пожилая и довольно неопрятная женщина, — новую, дорогую, изысканную — он уже видел. Он сразу вспомнил маленькую ванную, поднятый пистолет и пудреницу, которую Энн вынула из сумки.

Дверь открылась, женщины бросились внутрь. Он оказался сразу один на мостовой около автомата и объявления о благотворительном базаре: «Входная плата — 6 пенсов». «Это не ее сумка, — сказал он себе. — Таких сумок, наверное, сотни». Но все-таки он бросился за старухой. «И не введи нас во искушение», — говорил викарий с кафедры в дальнем конце зала, возвышаясь над старыми шляпами, вазами и грудами женского белья. Когда молитва была окончена, его прижало толпой к киоску, где лежали любительские акварели в рамках, изображавшие озерные пейзажи, сигаретницы, медные и бронзовые пепельницы и груды читаных романов. Он ничего не мог поделать. Он не смог бы никого найти в этой толпе, но это ровным счетом ничего не значило, потому что по другую сторону киоска стояла старуха. Он перегнулся через киоск и поглядел на сумку. Он помнил, как девушка сказала: «Меня зовут Энн», и увидел слегка выдавленную на коже букву «Э» там, где была снята хромированная монограмма. Он поднял глаза, но не заметил, что у киоска стоял еще один человек, глаза которого не отрывались от злого лица старухи.

Он был потрясен этим так же, как был потрясен предательством Чолмонделея. Он не чувствовал вины перед министром обороны — тот был из сильных мира сего, из тех, кто заседал и знал правильные слова. Но это было зло: люди одного и того же класса охотятся друг за другом. Он продвигался вдоль киоска, пока не оказался рядом со старухой. Он наклонился. Он прошептал: «Как вы достали эту сумку?» Но между ними просунулась голова другой женщины. Она даже не увидела, кто прошептал. Она подумала, что это одна из женщин, решившая, что сумка куплена в одном из киосков. Но все-таки вопрос испугал ее. Он увидел, как она пробивает локтями путь к двери, и стал проталкиваться за ней.

Когда он выбрался из зала, старуха уже сворачивала за угол. Он прибавил шагу, не замечая в спешке, что его самого преследует человек, одежду которого — мягкую шляпу и плащ, сидевший как форменный, — он бы сразу распознал. Скоро он начал узнавать путь, по которому шел, — он был здесь с девушкой. Это было все равно, что воссоздавать в памяти прошлое. Сейчас появится газетный киоск, там стоял полисмен, а он хотел убить ее, завести куда-нибудь за дом и застрелить безболезненно, в спину. Злобное лицо, которое он видел по ту сторону киоска, казалось, шептало ему: «Не волнуйся, мы все за тебя сделали».

Удивительно, как быстро семенила старуха. Она держала в одной руке сумку, а другой придерживала абсурдно длинную юбку. Она казалась Рип Ван Винклем[2] женского пола, проснувшимся в одежде пятидесятилетней давности. Он думал: «Они с ней что-то сделали, но кто «они»?» Девушка не была в полиции, она ему поверила. Значит, только Чолмонделею было нужно, чтобы она исчезла. Впервые с тех пор, как умерла его мать, он беспокоился за кого-то другого, беспокоился, потому что знал — Чолмонделей не остановится ни перед чем. На Кайбер Авеню, у дома 61, старуха остановилась и достала ключ. Это дало Рэвену возможность настичь ее. Он вставил ботинок в закрывающуюся дверь и сказал:

— Мне нужно кое-что спросить.

— Уйди, — сказала старуха. — Мы с такими, как ты, дела не имеем.

Он нажал на дверь.

— Послушай, тебе же лучше будет.

Она отступила в темноту маленькой прихожей.

— Где ты достала эту сумку? — спросил он и добавил: — Мне не доставит труда свернуть тебе шею.

— Эки! — закричала старуха. — Эки!

— Чем вы тут занимаетесь, а? — спросил Рэвен.

Он открыл наудачу одну из дверей и увидел дешевый диван с торчащими пружинами, большое зеркало в позолоченной раме, картинку, изображающую обнаженную девушку по колено в море. В комнате пахло духами и газом.

— Эки! — снова закричала старуха. — Эки!

— Так вот в чем дело, — сказал он. — Ты — старая сводня! — И вернулся в холл. Но старуха уже была не одна. С ней был Эки. Он пришел из глубины дома, беззвучно ступая резиновыми подошвами. Высокий и лысый, с бегающими глазками, он поглядел на Рэвена.

— Что тебе нужно, мой милый?

Он принадлежал совсем к другому классу: хорошая школа и богословский колледж сформировали его выговор, что-то еще сломало ему нос.