Наемный убийца

— Какие выражения! — сказала старуха, глядя на Рэвена из-под опекающей руки Эки.

— Я спешу. Я не хотел сюда врываться. Скажите мне только, где она достала эту сумку, — ответил Рэвен.

— Если вы имеете в виду ридикюль моей супруги, — сказал лысый, — он был подарен ей (разве не так, Тайни?) квартиранткой.

— Когда?

— Несколько дней назад.

— Где она теперь?

— Она останавливалась только на одну ночь.

— Почему она отдала сумку?

— Мы в этом мире только раз, — сказал Эки, — а потому… вы помните эту цитату?

— Она была одна?

— Разумеется, она была не одна, — вставила старуха.

Эки кашлянул и мягко оттолкнул ее.

— С ней был ее возлюбленный, — он надвинулся на Рэвена. — Это лицо мне о чем-то говорит. Тайни, дорогая, принеси мне сегодняшнюю газету.

— Не трудитесь, это я, — сказал Рэвен и добавил: — Вы соврали насчет сумки. Если девушка была здесь, то она была вчера ночью. Я намерен обыскать этот бордель.

— Тайни, дорогая, — сказал лысый. — Выйди в заднюю дверь и позови полицию.

Рука Рэвена лежала на пистолете, он не вынимал его, но не спускал глаз со старухи, которая неуверенно затрусила к двери в кухню.

— Поскорее, Тайни, дорогая.

— Если бы я подумал, что она в самом деле пошла, я бы вас на месте пристрелил, но она ни в какую полицию не пойдет. Вы трусите больше меня. Она сейчас прячется в уголке, — сказал Рэвен.

— О нет, я уверяю вас, что она пошла в полицию. Я слышал, как хлопнула дверь, можете пойти и проверить, — сказал Эки. И когда Рэвен проходил мимо, он поднял руку и ударил его по виску кастетом.

Рэвен отдернул голову — он ожидал этого, — проскользнул в кухню, вынул пистолет.

— Стой, — сказал он. — Пистолет бесшумный. Я пришью тебя, как только двинешься.

Старуха была там, где он и ожидал ее увидеть, она скорчилась в углу между шкафом и дверью.

— О, Эки, чего ж ты его не ударил? — стонала она.

Эки начал ругаться. Грязная ругань текла из его рта без усилий, но ни тон, ни выговор не изменились. Это была все та же хорошая школа и богословский колледж. Многих латинских слов Рэвен не понимал. Он нетерпеливо сказал:

— Так где же девушка?

Но Эки просто не слышал его. Он стоял в нервном припадке, и глаза его закатились, можно было подумать, что он молится.

— Где девушка? — вновь повторил Рэвен.

— Оставьте его в покое, — сказала старуха, — он вас не слышит. Эки, — простонала она из угла, — все в порядке, Эки, ты дома, — она сказала яростно Рэвену: — Вот что вы с ним наделали!

Неожиданно ругань прервалась. Эки двинулся и закрыл дверь в кухню. Рука с кастетом схватилась за пиджак. Он сказал мягко:

— В конце концов, господин епископ, вы тоже, я уверен, в свое время среди стогов… — и захихикал.

— Велите ему уйти. Я обыщу дом, — сказал Рэвен.

Он не спускал с них глаз. Маленький душный дом действовал ему на нервы, сумасшествие и злоба кипели в кухне. Старуха с ненавистью следила за ним из угла.

— Господи, вы ее убили, — произнес Рэвен и добавил: — Знаете, что такое получить пулю в живот? Вы будете лежать здесь и истекать кровью.

Ему казалось: это все равно, что застрелить паука. Он вдруг закричал на ее мужа:

— С дороги!

Эки сказал:

— Даже святой Павел…

Он не сводил с Рэвена горящих глаз и не отходил от двери. Рэвен ударил его по лицу, а затем отскочил от его цепкой руки. Он поднял пистолет, и женщина закричала:

— Стойте, я уведу его! Не смейте трогать Эки. Они его уже достаточно побили в свое время.

Она не доставала ему до плеча, серая, земная и жалко-нежная.

— Эки, дорогой, пойдем баиньки. — Она потерлась морщинистым лицом о его рукав. — Эки, там письмо от епископа.

Его зрачки сместились вниз, как у куклы. Он почти пришел в себя.

— Так, так, я поддался, полагаю, вспышке гнева, — сказал он и взглянул на Рэвена, наполовину узнавая его. — А этот парень все еще здесь, Тайни?

— Идем в спальню, Эки, дорогой, мне надо с тобой поговорить.

Он дал увести себя из кухни, и Рэвен последовал за ними по лестнице. Он слышал, как они все время говорили, они о чем-то договаривались; как только он уйдет, они могут побежать в полицию: если девушки здесь не было или если они избавились от трупа, им нечего бояться полиции. На площадке стояло большое треснутое зеркало. Он поднимался по лестнице, глядя на свое отражение с небритым подбородком, с заячьей губой. Его сердце билось о ребра: если бы ему сейчас пришлось выстрелить — быстро, для того чтобы спасти свою жизнь, — рука и глаз подвели бы его. Он думал безнадежно: «Это конец, я теряю хватку, меня одолела юбка». Он открыл первую попавшуюся дверь и вошел в комнату, которая наверняка была лучшей спальней — с широкой двухспальной кроватью, с мебелью, фанерованной орехом, с маленьким вышитым мешком для гребенок.