Наездницы

Я подошла к Сарабет и пригладила ее темные волосы, высвободила зацепившийся за косу лист. Кто-то увел Лютера в конюшню. Верхняя губа Сарабет была покрыта слизью, девочка бесшумно плакала. Я никогда никого не утешала, кроме Сэма, я только и делала, что утешала его, во всяком случае, когда мы были маленькими и практически неразлучными. Думая о Сэме, я подошла к Сарабет и обняла ее. Я удивилась, обнаружив, как сильно она нуждается в утешении. Она положила голову мне на плечо и обеими руками крепко обхватила меня за талию.

– Все будет хорошо, – шептала я.

Я сомневалась, что Сарабет меня слышит, но надеялась на то, что позже эти слова всплывут в ее памяти. Я знала, что она мне поверит, ведь она была еще ребенком. Папа тоже всегда говорил мне, что все будет хорошо, и я ему верила.

Рэчел нигде не было видно. Я на ее месте тоже спряталась бы. Она отомстила не той сестре. Из всех сестер Рэчел больше всех нуждалась в том, чтобы ей сказали, что все будет хорошо, что ее мир и семья не рухнули. Но тот, кто сказал бы ей это, солгал бы. И я решила, что это точно буду не я. У меня на это не хватило бы духу.

Глава двенадцатая

Слух о падении младшей из сестер Холмс стремительно разнесся по лагерю. За Мастерсом стояла незнакомая машина. Ее припарковали там не случайно. Это был автомобиль врача, и те, кто не знал о его приезде, могли его и не заметить. Я знала, что Декка травмирована. Вопрос был лишь в том, насколько тяжело. Она потеряла сознание. Я понимала, что это плохой признак.

Возвращаясь из купальни, куда я ходила, чтобы смыть с себя грязь и песок, я увидела компанию младших девочек, в том числе и Молли. Они о чем-то яростно шептались. Молли помахала мне, и когда я нехотя махнула в ответ, подбежала ко мне. Она все еще была долговязой и длинноногой, как молоденькая кобылка. От холода ее щеки раскраснелись. Ее волосы были наспех собраны в узел. Если бы ее увидела миссис Холмс, она немедленно отослала бы ее в домик, велев привести себя в порядок.

– Теа! Говорят, Рэчел сошла с ума! Говорят, она попыталась убить Декку! – Ее голос сорвался на визг.

Несмотря на свой невысокий рост, я была выше Молли. Я наклонилась и пальцами обхватила ее запястье, ощутив ее хрупкие, как у птички, косточки, туго обтянутые тонкой кожей.

– Молли, – сказала я, – это чушь. Ты меня поняла?

Молли медленно кивнула, и я заметила, что ее глаза заблестели от волнения. Я совершила глупость. Мне следовало рассмеяться, отмахнувшись от этого слуха, как от назойливой, но безвредной мухи.

Я выпустила руку Молли. Она смотрела на меня широко распахнутыми глазами. Что еще мне ей сказать, чтобы она сообщила это своим подружкам, замершим поодаль в ожидании новостей? Молли не пользовалась в лагере особой популярностью, но сплетни разлетались стремительно, с легкостью преодолевая все социальные границы. Мимо с равнодушным видом прошла Кэтрин Хейз, но я видела, что она ловит каждое слово, чтобы броситься в свой домик и без малейшего колебания поделиться услышанной информацией. Я злобно покосилась на Кэтрин, лицо которой скрывала волна кудряшек. О ней самой совсем недавно сплетничали в лагере, так что она должна была бы с сочувствием отнестись к Рэчел. Но с момента смерти ее дяди прошло уже два месяца, и разговоры о нем и о несчастьях, свалившихся на Хейзов, поутихли. На другой стороне площади я увидела мисс Брукс, уткнувшуюся носом в книжку. От взрослых не было никакого толку.

Но в любых слухах всегда содержится частица правды, иногда совсем ничтожная. Не было, наверное, человека, не слышавшего криков Рэчел. А как насчет меня, подвергнувшей опасности девочку, которую я так любила, только потому, что хотела покрасоваться перед ее отцом? Я обернулась к Молли.

– Это был несчастный случай, – громко, но совершенно напрасно произнесла я.

В прошлый раз, когда со мной произошло нечто ужасное, я тоже попыталась оправдаться, тоже громко и совершенно напрасно. Но теперь я была умнее. Во всяком случае, я не вела себя как полная дура. Я укрылась в доме Августы и притворилась спящей, не желая общаться даже с Сисси, которая раз или два подходила ко мне, ожидая, что я обернусь. Наконец она ушла, как и все остальные, обедать. Жизнь продолжалась. Она всегда продолжается. Декка могла быть при смерти, но в Йонахлосси все равно трижды в день кормили его воспитанниц. Когда дома я видела, как мама каждое утро заправляет мою кровать, а отец после завтрака уезжает к своим пациентам, мне это казалось ужасно жестоким.