Наглец (СИ)

Иногда в поведении Молчановой проскальзывали прежние повадки и манеры, которые мне не нравились: то поджимала губы, когда была недовольна; то чересчур сильно выпрямляла спину, будто находилась на сцене в балетной пачке; но хуже всего были те моменты, когда она резко замолкала — привыкла, что её мнение мало кого волновало прежде. Мне пришлось целый месяц приучать её договаривать предложения до конца, прежде чем я начал сходить с ума.

А ещё она слишком часто извинялась — просто до безумия часто и по всякой херне: за подгоревший ужин; за платье, не подходящее по цвету к моей одежде; за высказанное мнение, которое я не просил, но это предполагалось по умолчанию… Было такое впечатление, что свои предыдущие годы она провела в рабстве в кандалах и получала по десять ударов кнута каждый раз, как делала то, что не нравилось хозяевам. С этим мне тоже предстояло бороться до тех пор, пока она не поймёт, что это нормально — иметь собственное мнение и возможность открыто высказывать его.

Единственное, что мне во всей этой ситуации нравилось — мои отношение с матерью Полины стали намного теплее — не зря ведь говорят, что общий враг объединяет даже злейших врагов. Она была холодна ко мне из-за того, что я чуть не убил своего будущего тестя, но после того как я спас Полину, и Светлана Сергеевна убедилась, что её дочь любима, будущая тёща вроде как малость оттаяла. Конечно, над семейными отношениями нам ещё работать и работать, но радует, что лёд хоть немного тронулся.

— Будешь делать попытку номер три? — спрашивает Кир.

— А разве это будет не шестая? — снова ржёт Лёха и получает подзатыльник от Макса.

— Я даже предполагать не рискну, сколько раз тебя с твоим предложением пошлёт Кристина, — хмыкает Соколовский, и Лёха тут же затыкается и опускает взгляд в пол.

— Эй-эй, я всего дважды предложил ей стать моей женой, — ворчу я.

— Третий раз — алмаз, — угарает Егор.

— Сегодня брату сорок дней, — невпопад роняет Кир, и весёлость в нашей компании моментально сходит на нет.

Я всё пытался вспомнить, каким Никита был до всего того дерьма, которое начало твориться в семье Романовых после того, как он связался с Черским, и с каждым разом получалось всё лучше, только что толку? Помню, что он был охренительно обаятельным — ну, знаете, у таких отбоя от девчонок нет, и в любой компании такие, как Ник, всегда сразу становятся в доску своими. Он мог найти общий язык с кем угодно — от проблемного ребёнка до ворчливого старика, и за это его любили ещё больше. Очень паршиво, что самый стрёмный пиздец в этой жизни достаётся именно таким светлым людям — будто они больше всех заслуживают всю эту херню.

Прежде, чем поехать домой, я в компании своих парней заворачиваю на кладбище, чтобы в очередной раз встретиться с фотографией улыбчивого парня на чёрном мраморном памятнике и в очередной раз пожалеть о том, что ни тогда, четыре года назад, ни совсем недавно мы так и не нашли в себе сил и терпения выслушать — всего лишь выслушать — Никиту и предотвратить кучу последствий, которые теперь будут преследовать нас до конца наших дней.

О том, что что-то не так, я начал догадываться ещё во дворе своего дома, по привычке заглянув в полутёмные окна своей квартиры — полутёмные, потому что верхний свет был выключен, но какой-то приглушённый источник света там всё же был. Возле двери своей квартиры замираю, вслушиваясь в текст песни «Bittuev, NILETTO — Ай» и пытаюсь представить, что там происходит.

Открываю дверь и роняю на пол свою челюсть: вся квартира заставлена горящими свечами разных цветов и размеров. Чувствую себя как та баба из рекламы презервативов, которая шла на чердак по дорожке из лепестков роз, и это… бесит. Раздражённо щёлкаю выключателем и обрываю эту романтику, которую обычно мужчины устраивают для женщин, а не наоборот.

В коридор тут же выскакивает испуганная Полина, на ходу запахивая чёрный шёлковый халат, из-под края которого выглядывают кружевные края чулок.

Ну ок, ради такого вида я готов частично простить ей её неуместную романтику.

Правда, первая мысль, на которой я ловлю себя, когда вижу её в таком виде — она здесь не одна.

— Какого чёрта здесь происходит? — спрашиваю у неё.

Мне приходится задуть с десяток свечей, чтобы без жертв повесить пальто на вешалку — грёбаные бабские штучки — и заставить себя не устраивать осмотр дома в поисках полуголого мужика.

— Может, сначала успокоишься и пойдёшь со мной? — непривычно робко спрашивает она, и её тон полностью обезоруживает меня.

Полина берёт меня за руку и ведёт в гостиную, где в самом центре комнаты я вижу накрытый для ужина стол — с домашней едой, а не той, что заказывают в ресторане, это я легко мог отличить. Пока я пытаюсь вернуть свою челюсть на место, Полина выключает музыку и неуверенно подходит ко мне вплотную.

— Прости, если смутила тебя всей этой обстановкой, — нервно начинает она, теребя пальцами края халата, который начал опасно распахиваться в районе её груди, сбивая меня с мыслей. — Просто… Я хотела, чтобы обстановка была романтичной и расслабляющей, когда я буду делать тебе предложение.