Наглец (СИ)

— Аминь брат, — ржёт подобравшийся незаметно Макс и хлопает меня по плечу.

— Я твою историю потом в Голливуд продам, — глядя на меня, угарает Ёжик.

— Ага, сразу после своей, — хмыкает Кир.

Детский сад, да и только.

* * *

Первоначально моя идея была проста: приехать к дому Полины и забрать её, пока гости будут рассаживаться по машинам, но Шастинский меня отговорил — сказал, что это будет не так эпично, как похищение из ЗАГСа. Для меня эпичность была на последнем месте, но разочаровывать Лёху, у которого сейчас глаза горели азартом, почему-то не хотелось.

Это всё равно, что отобрать у ребёнка конфету.

Но это не значит, что я не следил за её машиной от самого дома — сжимая руль до побелевших костяшек, я был рядом с Полиной весь путь до ЗАГСа, хоть она и не знала об этом. Парочку раз мне хотелось въехать на своей машине в задний бампер «Porsche» Аверина, чтобы жизнь не казалась ему малиной; в голове даже всплывала пара сцен из «Форсажа», где герои фильма на ходу прыгали по машинам, но Полина точно не рискнёт повторить подобный трюк.

Наша автоколонна припарковалась примерно в ста метрах от пункта назначения; я видел, как Полина вышла из машины — такая красивая, что срывало крышу. И всё же мне пришлось ждать, пока не начнётся церемония, потому что сейчас меня запросто могли стопорнуть, и план-перехват накрылся бы медным тазом.

Пока я пытаюсь удержать себя на месте, Лёха тянется к магнитоле, и на весь салон раздаётся песня «Эллаи & Зомб — Чтобы ты была моя», и видит Бог, она только усугубила ситуацию.

— Сорян, брат, — ржёт Шастинский и меняет на песню «Green Day — Holiday». — Так лучше?

Так нихрена не лучше, но киваю, а сам мысленно уже разношу ЗАГС в щепки — особенно после того, как Полина заходит внутрь в сопровождении этого ублюдка Аверина. Чем он там угрожал ей? Предъявить счёт за всё то, что он сделал для неё и её родителей? Поправьте меня, если я ошибаюсь, но разве это не прямая обязанность мужчины — обеспечивать свою женщину всем необходимым? А если по ходу дела женщина понимает, что ты законченный мудак, и хочет от тебя уйти — это уже твои проблемы; значит, ты не был её достоин и должен хотя бы не быть мразью и отпустить её, а не пытаться удержать шантажом.

От лица всех мужиков заявляю — этот утырок позорит наш пол.

После того, как Полина скрывается в помещении, я через силу выдерживаю минут пятнадцать и срываюсь с места, будто участвую в марафонском забеге, в котором главным призом является моя собственная жизнь, хотя, по сути, так и было. И облегчённо выдыхаю, когда понимаю, что успел буквально в последнюю секунду; парни становятся по обе стороны от меня и едва сдерживают ржачь от выражений лиц присутствующих. А мне было на всех плевать, потому что я видел только одно лицо — той, что сейчас была готова расплакаться не то от облегчения, не то от радости, хотя это было практически одно и то же. У меня нет времени на расшаркивания, поэтому я использую коллективное замешательство в своих целях и взваливаю Молчанову на плечо; и она совершенно не против, если судить по тому, с какой силой вцепилась в моё пальто.

Время на побег катастрофически таяло, потому что Богдан не будет стоять столбом вечно; не дожидаясь своих парней, усаживаю свою ношу в машину и прыгаю за руль — сейчас главное свалить отсюда подальше.

— Боюсь, тебе ещё парочку дней придётся побыть узницей, — роняю девушке, выруливая ни дорогу.

В зеркале заднего вида нет ни погони, ни моих парней — рискну предположить, что они, как могут, пытаются задержать Аверина и дать мне время увезти Полину.

Чёрт, я должен им по гроб жизни.

Молчанова не говорит ни слова — только пытается отдышаться, словно не я принёс её на плече, а она сама всю дорогу бежала, и успокоить дрожащие пальцы.

Возле своего дома мне приходится буквально выволакивать Полину из машины — от нервов она даже двигаться нормально не могла; даже до квартиры я нёс её на руках, пока она цеплялась пальцами за мою шею.

При встрече один на один я Аверина закопаю.

В квартире вытряхиваю Молчанову из платья, стараясь не залипать на её бельё, чтобы не потерять контроль, и отправляю в ванную — смывать весь этот боевой раскрас; другой одежды у Полины нет, так что одалживаю ей одну из своих футболок и оставляю одну. Пока она приводит себя в порядок, я завариваю кофе — единственная вещь, которую я могу сделать на кухне — и добавляю в него пару капель рома.

Это сейчас не повредит ни ей, ни мне.

Пока стою, уткнувшись глазами в столешницу, Полина заканчивает свои водные процедуры и тихо подкрадывается сзади; о том, что она уже рядом, понимаю лишь тогда, когда её неуверенные ладошки сходятся на моём животе. Девушка прижимается ко мне сзади всем телом, уткнувшись лицом между лопаток, и глубоко вдыхает.

— Прости меня, — слышу её тихий шёпот.

Непонимающе хмурюсь и разворачиваюсь к ней, а когда вижу её лицо — без грамма косметики и всех этих светских масок — на несколько мгновений стопорюсь, потому что таким простым, открытым и человечным я его ещё не видел.

— Простить за что?

Она берёт мою ладонь и прижимает к своей щеке.