Наглец

Услышав, что Глеб выключил воду, бросаю одежду обратно, в последний раз смотрю, как красиво плещутся волны, серебряной дорожкой на поверхности отражая лунный свет, и отхожу. Примеряюсь к матрасу, стоящему на ребре вдоль стены. Тяжеленный, наверное.

«Надеюсь, у него найдутся для меня простыни? Не на целлофане же спать?»

Подпираю матрас плечом, наклоняю на себя и неожиданно понимаю, что эта махина меня сейчас накроет. Сопротивляясь, начинаю кряхтеть, упираюсь ногами, но здоровенный, почти гигантский, квадрат отклоняется от стены и давит прямо на хребтину.

— Ой-ой-ей-ейёй… — Пищу, когда понимаю, что сейчас буду раздавлена и погребена заживо.

— Не могла подождать? — Покрытый мелкими каплями воды, в одном полотенце на бедрах, хмурый Геракл останавливает падение матраса легким движением руки.

— Спасибо, — мне приходится подниматься с корточек.

Поглядываю недоверчиво на эту штуковину, что чуть не прибила меня, а сама от себя прочь мысли гоню о другой штуковине, что под мокрым полотенцем притаилась и выпирает нахально прямо перед моим лицом.

— Не за что. — Ровным голосом отвечает и мягко, как пушинку, опускает матрас на пол, едва я делаю шаг в сторону.

Возле стены обнаруживается комплект нового постельного белья, затянутого в фирменный пакет. Беру его в руки.

— Можно вскрыть? Я ведь на этом буду спать, да?

— Угу. — Мой спаситель возвращается в ванную.

Очевидно, чтобы надеть брюки.

Освобождаю от пакета постельное и с позором замечаю, что моя грудь таранит ткань футболки острыми вишенками сосков.

— Вот черт…

Надо же было так впечатлиться увиденным.

Покрываю хрустящий целлофаном матрас тонкой, свежей простыней. Наволочки откладываю в сторону, подушек все равно нет. Пододеяльник устраиваю рядом с изголовьем и выхожу, чтобы проверить брата.

Тот устроился на узком диванчике в отведенной ему комнате и дрыхнет, накрывшись пледом. Ступаю по коридору, гадая, где же собирается спать этой ночью Глеб? Наверное, упорхнет к своей любительнице красной помады, куда же еще?

Захожу в комнату и застываю на месте. Он нагло развалился на широком матрасе, укрывшись моим пододеяльником! Пятки наружу торчат, наглая рожа да разрисованный локоть.

— Не поняла. — Говорю уязвленно. — А мне теперь куда податься?

Вместо ответа мощная ладонь похлопывает по свободному пространству рядом с собой. Матрас, отзываясь на это движение, противно скрипит целлофаном.

— Спятил? Я не собираюсь с тобой спать!

— В доме все равно больше никакой мебели нет. — Его голос звучит устало и хрипло. — Можешь лечь на полу, если хочешь.

Растерянно опускаю плечи. Не двигаюсь с места.

— Ни за что.

— Я слишком устал, чтобы с тобой спорить. — Говорит еле слышно. — Ты же моя девушка, падай и заткнись.

Мило, ничего не скажешь.

— А твоя настоящая девушка не будет против? — Усмехаюсь.

— Ты — моя настоящая девушка. По крайней мере, на эти несколько дней.

Все вы, мужики, одинаковые.

— Значит, тебе придется познать все прелести пребывания в роли моего мужчины. — Вырубаю свет и разваливаюсь на своей половине матраса.

Бесцеремонно закидываю на него ногу. «Так тебе».

Чувствую себя победителем. Лежу так еще с пару минут, ожидая хоть какой-то реакции, но Глеб не двигается. А когда я, наконец, хочу поменять положение, кладет свою руку на мою щиколотку. Его ладонь оказывается на удивление горячей, и мне совсем не хочется ее убирать. Так и лежу, боясь дышать и слушая его ровное дыхание.

«Ни хрена себе влипла…» — шепчет внутренний голос. И добавляет: — Мрррррррр…

10

Глеб

Долбаный шуршащий матрас. Чертов дом, который уже два года пустует. А все потому, что мать категорически отказалась принимать мой подарок. Лучше ведь жить на окраине города в тесной двушке, еле-еле сводить концы с концами, ездить по утрам в душном автобусе на проездном, зато соседи никогда не будут о тебе шептаться. А еще, потому что у нее сын — мент. Вот кому точно нельзя светить недвижимостью, купленной на сомнительные доходы.

И каждый раз мысли об этом заставляют меня до хруста в зубах сжимать челюсти. Всё понимаю. Но примириться с этой ее упертостью никак не могу. Замуж за афериста она, значит, выйти могла, а принять сына-афериста — ну, никак. Мать так боялась меня потерять, так страшилась участи, которая ждет рано или поздно самого, даже супер-талантливого, мошенника, — заключения в тюрьму, что сама добровольно отказалась от родства со мной, поставив глупый ультиматум: или она — или мои рисковые игры.

И ни один из нас до сих пор не готов пойти друг другу на уступки. Я выбрал свой путь и уже не сойду с него. Железно. По крайней мере, до тех пор, пока не почувствую, что наигрался в опасные игры. Пока у меня не будет достаточно средств, чтобы отойти от дел и наслаждаться свободой. Пока не устану, внутренне не успокоюсь и не откажусь от поисков отца.

А он жив.

Я чувствую. Знаю. И мать знает. И Егор. Пусть даже они не сознаются в этом, пусть как угодно рьяно отвергают даже малейшую возможность того, чтобы это было правдой. Мой отец жив.

И я найду его.