Нагорный Карабах: виновники трагедии известны

Пятидесяти пяти лет от роду, он работал в должности заместителя министра, а в область приехал для инспекции каких-то предприятий. По отдельным его высказываниям можно было понять, что метит он в министры и баллотируется в парламент. Да только скажу уж сразу, что и этому, как и Седракяну, не повезло, ибо ему не простили того факта, что ранее он несколько лет работал на руководящих партийных должностях. Поначалу сидящие за столом все вспоминали школьные годы, а гость только и делал, что записывал в блокнот всяческие просьбы местных, обещая подсобить им. Понемногу, однако, разговор свелся к карабахским событиям, и кто-то из сидящих спросил его, как он оценивает ситуацию. Гость слегка подумал и. вздохнув, сказал примерно так: вся проблема в том, что нет у нас своей масонской ложи, не догадались предварительно создать ее. Помогла бы она нам очень. А друзья эти, видимо, о масонских ложах и понятия не имели, а посему за столом воцарилось молчание. Мой знакомый, пригласивший меня на обед, зло посмотрел на меня, дескать, зачем же я тебя взял с собой, и давай уж, поддерживай разговор. И тогда я сказал ему: «В чем же дело, в области немало хороших каменщиков.»

Он расхохотался, а потом, приняв серьезный вид, ответил: «Не в людях дело, нет организации. Такой организации, у которой повсюду были бы крепкие позиции. Да-а, нужна, нужна нам своя масонская ложа.»

Он глубоко вздохнул, еще раз сказал: «Да-а», — и вновь принялся за еду. А я сидел и думал: «Неужто все они, как и он, полагают, что дело лишь в отсутствии своей ложи, своей какой-то особо тайной организации, которая, будь Она, непременно называлась бы Арцах; что разве мало уже действующих в Армении и за рубежом разного рода партий и общественных организаций; что с помощью даже самой сконспирированной лжи можно, наверно, немало натворить, кого-то дискредитировать, а если надо и убрать, кого-то вознести, кого-то на что-то спровоцировать, в конце концов, учинить скандал на всю страну, может быть, на всю Европу или даже на весь мир, но ведь не отхватить же среди бела дня у другой страны целый кусок земли, ведь это уже авантюра, а не политика.»

И сколько б еще не пролилось крови, «Карабахская» затея так и останется авантюрой. Но к такого рода разговорам мы больше за столом не обращались.

Однако вернусь-ка я снова на «трудовой фронт». О своем я вроде бы рассказал, что же касается сего вопроса в целом по городу, то бросалось в глаза широкое представительство в нем кооператоров, и все больше в сфере общепита. Весьма распространен был здесь и индивидуальный извоз — почти все такси были частными.

Я подчеркиваю эти факты вот почему. Даже после трех лет, терзавших экономику области вследствие длительных забастовок, отрыва естественных связей с народным хозяйством Азербайджана и по ряду других причин, — народ здесь жил все еще богато. Правда, многого уже не хватало, были перебои со снабжением. Но, во-первых, где в стране их не было, да и по настоянию местных ультра, идущие из Азербайджана грузы не принимались и не разгружались. Но денег у людей хватало. И когда я смотрел на это множество собственных машин, часть из которых была превращена в такси, на кооперативные шашлычные, в которых, несмотря на их высокие цены, всегда было полно народу, на длинные очереди в ювелирный магазин, когда в нем шла торговля, на горожан, возвращавшихся со своих огородов с корзинами, полными овощей, ягод, зелени, и особенно, когда я вспоминал, как жили здесь люди до карабахских событий, злость переполняла меня. «Подлость, какая ложь, — думал я, — так жить и иметь наглость свой пещерный национализм прикрывать, видите ли, трудным социально-экономическим положением.»