Нагота

16. Слава есть не что иное, как вынесение бездействия в отдельную область: культ или литургию. Таким образом, то, что было лишь этапом на пути к новому предназначению, преобразуется в постоянное условие. Однако новое предназначение тела возможно, только если вывести бездействующую функцию из этого разобщения, если соединить в одном месте и в одном-единственном движении работу и бездействие, экономическое тело и тело славы, его функциональность и временную неприменимость. Физиологические процессы, бездействие и новое предназначение утвердились в одном поле напряжения тела, и их невозможно от него отделить. Ведь бездействие не инертно, а напротив, проявляет в действии всё ту же, ранее присутствовавшую в нём, способность. Неприменима и бездеятельна не сама способность, а всего лишь цели и условия, предусматривающие её осуществление и разобщающие её. Именно эта способность и становится отныне органом нового возможного предназначения, органом тела, органичность коего была сведена к бездействию и временному нерабочему состоянию.

Использовать тело и применять его в качестве орудия для выполнения какой-либо задачи на самом деле – не одно и то же. Но речь вовсе не идёт о простом, пресловутом отсутствии задачи, с которым часто путают этику и красоту. Суть скорее в том, чтобы прекратить действие, направленное на выполнение определённой задачи, дав ему новое предназначение, не упраздняющее прежнее, а утверждающееся в нём и демонстрирующее его. Как раз это каждый раз и совершают любовное желание и так называемое извращение, когда используют пищеварительные и половые органы для того, чтобы – в самом процессе их использования – отстранить их от строго физиологического назначения и обратить к новому, более человеческому действию. То же делает и танцор, ломая и нарушая экономику движений тела, чтобы затем восстановить их в исходном и вместе с тем преображённом виде в своей хореографии.

Нагое, обыденное человеческое тело вовсе не переносится здесь в некую высшую и облагороженную реальность: скорее оно, точно освободившись от чар, которые отделяли его от самого себя, впервые достигает собственной истинности. Стало быть, рот становится по-настоящему ртом, когда готовится к поцелую, самые интимные и личные части превращаются в объекты совместного использования и удовольствия, а повседневные движения преобразуются в загадочное послание, скрытый смысл которого расшифровывает для окружающих танцор. Ведь если в качестве органа выступает способность, то его назначение – не частное и не личное, а исключительно совместное. Как, по словам Беньямина, сексуальное удовлетворение, приводящее тело к бездействию, разрывает узы, что связывают человека с природой, так и тело, созерцающее и демонстрирующее в движениях свою способность, достигает второй и последней сущности, каковая лишь раскрывает истину первой. Тело славы – вовсе не какое-то другое, более подвижное и красивое, более светлое и духовное тело: это то же самое тело в движении, в котором бездействие развеивает чары и раскрывает его для нового совместного использования.

Бычий голод. Размышления о шаббате, празднике и бездействии

1. Между праздником и бездействием существует особенная взаимосвязь, которая становится очевидной в контексте иудейского шаббата. Иудейское празднество как таковое, являющееся для евреев парадигмой веры (yesod ha-emuna) и в некотором роде архетипом любого праздника, по сути, представляет собой теологическую парадигму в том, что не деятельность созидания, а именно прекращение любого вида деятельности объявляется священным: «И совершил Бог к седьмому дню дела Свои, которые Он делал, и почил в день седьмый от всех дел Своих, которые делал. И благословил Бог седьмой день, и освятил его, ибо в оный почил от всех дел Своих» (Быт. 2:2–3). «Помни день субботний, чтобы святить его; шесть дней работай и делай [в них] всякие дела твои, а день седьмой – суббота Господу, Богу твоему» (Исх. 20:8–10).

Потому состояние, в котором пребывают евреи во время празднования шаббата, называется menucha (в греческой версии Септуагинты[136] и у Филона Александрийского именуемое anapausis или katapausis), то есть бездействие или отдохновение. Это не что-то, касающееся только людей, а некая светлая и совершенная реалия, определяющая саму сущность Бога («Следовательно, отдохновение, – пишет Филон Александрийский, – в полном смысле слова свойственно одному только Богу. <…> Поэтому и о субботе – а перевод этого слова “отдохновение” – Моисей в законодательстве часто говорит как о субботе Бога»[137]). И когда в Псалмах Яхве упоминает объект эсхатологического ожидания, он говорит, что безбожники «не войдут в покой Мой»[138].