Нагота

7. Животная прожорливость и человеческий приём пищи, которые в ритуальных практиках представляются как отдельные этапы, в действительности неотделимы друг от друга. Если в Смирне изгнание boubrostis, бычьего жора, совмещалось с принесением в жертву быка и с ритуальной трапезой, то и в Херонее смысл жертвоприношения (thysia, как называет его Плутарх) с последующим всеобщим пиршеством, кажется, заключался в изгнании boulimos, то есть в сведении на нет этого бычьего голода, несомненно присутствовавшего в том же человеческом теле. Аналогичным образом при булимии пациент, отторгая пищу сразу после её поглощения, будто бы подсознательно отторгает её уже непосредственно во время поедания: отторгает и приводит к состоянию бездействия всё тот же звериный голод.

Это смешение животного с человеческим, бычьего голода с праздничной трапезой содержит ценное для нас указание на связь между бездействием и праздником, в которой мы решили здесь разобраться. Бездействие – по крайней мере, такую гипотезу мы хотели бы предложить – не является ни следствием, ни предварительным условием праздника (имеется в виду отказ от работы), оно совпадает с самим празднеством, поскольку его цель состоит как раз в том, чтобы нейтрализовать и остановить человеческие движения, действия и поступки, тем самым превращая их в праздничные («праздновать» означает в этом смысле «справлять праздник», исчерпать, прекратить что-либо и в конечном итоге справиться с чем-либо).

8. То, что шаббат – да и любой праздник – не просто, как в наших календарях, какой-то выходной день, венчающий рабочую неделю, и что он предполагает особенное время и особенные действия, очевидно из того самого описания в Бытии, где завершение созидания и отдых приходятся на один и тот же седьмой день («И совершил Бог к седьмому дню дела Свои, которые Он делал, и почил в день седьмый от всех дел Своих, которые делал»[146]). Собственно, чтобы подчеркнуть непосредственную преемственность и в то же время разницу между трудом и отдыхом, автор комментария, известного под названием Берешит раба, пишет: «Человек, что не знает ни времён, ни мгновений, ни часов, забирает нечто из времени буднего и прибавляет это ко времени святому. Однако святой, да будет благословенно имя его, знающий времена, мгновения и часы, вошёл в день субботний на волосок». И в этом же ключе следует понимать утверждение другого комментатора о том, что «предписание субботы равняется всем остальным предписаниям Торы», а соблюдение субботы «приближает пришествие мессии». Иначе говоря, субботний покой – не просто воздержание, не имеющее отношения к предписаниям и действиям других дней, а наоборот – точное исполнение заповедей (пришествие мессии означает окончательное исполнение Торы, прекращение её действия). Поэтому в раввинской традиции суббота воспринимается как частица мессианского Царства и его предвосхищение. Талмуд со свойственной ему прямолинейностью так объясняет это первостепенное родство между субботой и olam habba, «грядущим веком»: «Три вещи напоминают о грядущем веке: суббота, солнце и tashmish» (слово, означающее половой акт или дефекацию).

Наталья Гончарова. Шаббат. 1911

Как же тогда следует понимать близкие и почти взаимно имманентные отношения между шаббатом, созиданием и бездействием? В своём комментарии к Бытию Раши цитирует предание, по которому в субботу тоже было что-то создано: «После шести дней созидания чего недоставало миру? Menucha [“бездействия”, “покоя”]. Настала суббота – настала menucha, труд был закончен и завершён». Бездействие также является частью созидания, оно – творение Бога; но речь идёт, так сказать, о совершенно особенном творении, и суть его заключается в том, чтобы привести к бездействию, к покою другие творения. Розенцвейг[147] подчёркивает эту разностороннюю смежность между шаббатом и созиданием, утверждая, что шаббат является одновременно праздником созидания и праздником искупления, то есть что в этот день празднуется созидание, изначальной целью которого было искупление (или бездействие).

9. Праздник определяется не тем, чего в это время не делают, а скорее тем, что сделанное – само по себе не сильно отличающееся от повседневности – разделывается, прекращается, освобождается и отстраняется от собственной «экономики», от причин и задач, обуславливающих это действие в рабочие дни (неделание чего-либо является в данном смысле лишь крайним случаем подобного отстранения). Если люди едят, то не затем, чтобы принимать пищу; если люди одеваются, то не затем, чтобы прикрыть тело и защитить себя от холода; если люди бодрствуют, то не затем, чтобы работать; если ходят, то не для того, чтобы куда-то прийти; если говорят, то не затем, чтобы передать друг другу информацию; если обмениваются предметами, то не затем, чтобы продать или купить их.