Награда

В Саутгемптоне они поселились в хозяйской спальне — теперь комнате Гаэль. Красота обстановки произвела на Кристофера огромное впечатление. Он поставил кассету со своими мелодиями, и они вышли на заднее крыльцо полюбоваться закатом на побережье. Так они стояли, держась за руки, когда в холл вошла Доминика, а за ней внесли чемоданы. Гаэль обрадовалась и поспешила навстречу дочери, но та с отвращением отступила. Они не виделись с Рождества, когда расстались, недовольные друг другом. Сейчас на Гаэль была свободная блуза поверх розовых хлопчатых слаксов и золотистые босоножки.

— Господи боже мой, с ума сойти! Ты беременна! Почему ты ничего не сказала мне? — прошипела Доминика, с выражением ужаса на лице.

— Я хотела при личной встрече, — мягко пояснила Гаэль и обняла дочь.

Доминика осталась стоять как истукан, даже руки не подняла, чтобы ответить. В ушах дочери Гаэль заметила бриллиантовые серьги, которых раньше не видела, очень красивые и явно дорогие, от «Ван Клиф и Арпелс». Видно, она не желала тратить время на раздумья по этому поводу и просто брала то, чего желала. Доминику донельзя возмутила беременность матери, но от язвительных комментариев она удержалась, лишь небрежно бросила:

— Это было запланировано или по залету?

— Ребенка мы хотели, но получилось случайно… — призналась Гаэль.

Она нежно погладила живот и тут же ощутила толчок. Гаэль казалась сейчас Кристоферу обворожительной, но Доминика промолчала и больше о беременности не сказала ни слова. Остальное время в Саутгемптоне она просто игнорировала их, постоянно где-то пропадала, избегала встречаться с матерью, с Кристофером держалась сухо и скованно, только в случае крайней необходимости могла обмолвиться словом. За год учебы в колледже Доминика стала еще более высокомерной и эгоистичной. Может, все дело в деньгах? Она немного изменилась, повзрослела, но тепла в ней не прибавилось.

Когда беременность Гаэль замечали окружающие, Доминика делала вид, что незнакома с этой свихнувшейся на старости лет теткой. Для нее это было больной темой, и Кристофер потихоньку сказал Гаэль, что девушка безумно ревнует мать к этому ребенку. Они хоть и не ладили, но мать должна принадлежать только ей. Восемнадцать лет она была единственной, светом в окошке, а теперь в ее жизнь вторгается кто-то еще, с кем придется делить любовь и внимание матери. Гаэль имела неосторожность сказать, что хотела бы мальчика, так что удар оказался еще больнее. Не только Кристофер теперь для нее нежеланный гость, но и его будущий ребенок.

Если не брать во внимание дурное настроение Доминики, то месяц прошел вполне удовлетворительно: без особых волнений, взрывов и скандалов. Между матерью и дочерью напряжение не только не ослабло, а напротив, холодок чувствовался еще явственнее. Иногда Доминика позволяла себе отпустить язвительное замечание, но ни Гаэль, ни Кристофер никак не реагировали, стараясь сохранить мир.

В Париж они улетели в конце месяца. Доминика намеревалась остаться еще и на август: хотела на уик-энды приглашать друзей, а в будни работать в городе, в отцовском офисе. Для восемнадцатилетней девушки Доминика была умна и расчетлива, так что вполне могла жить в доме одна и управлять слугами. Сама Гаэль вместе с мужем собиралась провести август на юге Франции: Кристофер заслужил спокойный отдых после месяца пребывания под одной крышей с Доминикой.

Гаэль основательно раздалась, но нисколько не переживала по этому поводу. Счастливые и загорелые, супруги сели на самолет до Парижа. Доминика пообещала приехать на Рождество, хотя это ничего не значило. Это уже на ее усмотрение. В любом случае они прилететь в Нью-Йорк с новорожденным не смогут.

— Малыш родится в самом начале декабря. Я буду очень рада, если ты сможешь приехать, — тепло сказала Гаэль дочери на прощание.

Неделю они провели в парижском особняке — разбирали почту, занимались накопившимися делами; потом на три недели отправились навестить друзей в Сен-Тропе, где было куда спокойнее, чем в Саутгемптоне с Доминикой. К концу лета заканчивался всего лишь шестой месяц беременности Гаэль, но живот казался огромным, она жаловалась, что стала похожа на слониху, и утверждала, что с Доминикой не была такой неповоротливой. До родов еще целых три месяца, и они были уверены, что такой живот — верный признак, что родится мальчик, хотя доктор говорил, что иногда и девочки тоже бывают крупными. Доминика ведь весила девять фунтов.

Кристофер буквально сдувал с Гаэль пылинки, опасаясь чего-нибудь непредвиденного. Гаэль же была куда спокойнее — могла часами лежать в постели, прислушиваться к происходящим в ней изменениям и разговаривать с ребенком. Кристофер радовался, когда ощущал толчки, и буквально считал дни, сгорая от нетерпения увидеть малыша.

С началом осени Доминика почти исчезла из их жизни, хотя Гаэль звонила в кампус и оставляла ей сообщения. Доминика если и перезванивала, то лишь через несколько дней, говорила сквозь зубы и никогда не спрашивала о ребенке, которого считала очередным свидетельством предательства матери.