Найденка (СИ)

— Я слышал «с нами», ведун,  — протянул он, глядя Миру прямо в лицо. — Меня обманывают уши? Понимаю, ты за найденкой своим и на пузе поползешь, куда потянет, но жестоко бросать округ без шамана, многих на верную смерть обречешь…

— … А так же без единственного на шесть окрестных деревень, как и шаман, кузнеца, — в тон гостю подхватил Мир: — Вот пусть общий Совет Старейшин и решает срочно, где возьмет новых шамана с кузнецом. Если не примут выбора ребятишек, разумеется.

Ёла горестно вздохнул и, несогласный, перекинул на грудь косу.

— Дурак ты, — заявил омега, упрямо выдвигая аккуратный, с ямочкой посередине, подбородок: — Совсем дурак, хоть и шаман. Знаю, чего Совет приговорит, наперед. Только толку-то от этого приговора? ЛюдЯм ртов не заткнешь. И будет народ втихушку наших мальков гнобить, навозом крыльцо по ночам мазать. Детишек же их, ежели народятся — в лужи грязные носишками окунать да в волосню репьи совать. Не поможет Совет, вековых обычаев враз не изменит.

Вдовый Таура поднял свою кружку, отхлебнул глоточек кваску и, сохраняя удивительное в создавшейся ситуации спокойствие, продолжил:

— Не видать тут ребяткам нашим честного счастья, не дадут им жить втроем, задергают. Придется перебираться, Мир. Но, — мужчина потер ноющую поясницу: — Пока мы не уехали, накажем лучше малькам молчать в тряпочку и скрывать связь. Прознают в деревне — навалятся толпой, палками за грех заколотят, и ты не спасешь своей властью.

«Мы» омеги прозвучало вполне уверенно. Плевал он на деревню и на округ, когда дело касалось собственного ребенка…

— И не думай обо мне плохо, ведун, — Ёла потупился. — Я не только о Бэле сейчас толкую. Есть, болтают всяко-разное, сам не был, не довелось, за Болотищами, у Большой, Горькой Воды, другие края, вольные. Далеко, несколько седьмиц на телегах. И там с омегами считаются как с альфами, за ровню держат, на рынках невольничьих не продают…

Дверь в сенцы скрипнула и в общажную ввалился Рыся, Мил толкал его, упирающегося, ладошками в спину.

— Во! — сообщил омежка гордо: — Привел!

Мир поманил ученика пальцем, и Рыся, старательно отворачивая лицо, приблизился, по-прежнему подпихиваемый Милом между лопаток. Заподозривший неладное Мир потянул носом воздух и хмыкнул, учуяв запах медовухи.

Пьяным, впрочем, беточка не выглядел. Так, глотнул чуток для успокоения мятущегося в неизвестности духа. Оказавшись перед Ёлой, он испуганно заморгал.

— Эээ, — мяукнул, попятившись. — Здрасти…

Длинный волосяной хвост шаманчика стягивала на затылке, вместо привычного замшевого ремешка, голубая шелковая лента, такая же, как у Мила в косе. Небось, отрыли у Мира в кладовой длинный отрезок и поделили на двоих.

Глупые юнцы. Слишком рано решили открыться сельчанам. Ничего, на то старшие и бдят, уберегут от беды.

Ёла тепло улыбнулся тому, кого полюбил его брах, и подвинулся на скамье, приглашая.

— Садись, умо*, — велел. — И снимай-ка ленту. Почему — объясню.

Комментарий к Часть 15 Аши* – старший омега, первый супруг.

Умо* – ласковое прозвание сына беты в семье.

====== Часть 16 ======

Выпоротый Миром немедленно по уходу гостей, за медовуху и самоуправство, Рыся был голоден и зол на весь белый свет.

В принципе, паренек мог бы и отбиться, силы с возрастом позволяли, но он слишком любил и чтил приемного отца. Потому, при появлении в дверях Мира с вожжами в руке, покорно вздохнул, заголился, лег на лавку животом и молча принял положенные тридцать, весьма хлестких, ударов. И ни разу не пикнул, только зубами от боли хрустел.

Покончив с наказанием, хмурый шаман утешающе потрепал беточку по макушке и отправил на огород, полоть от наросших, вездесущих сорняков пустырник с арникой*. И Рыся полол. Бурчал ругательства себе под нос, ползая в междугрядьях, морщился, потирал горящий огнем зад через ткань портков — и с остервенением дергал пырей, одуванчики, дикую репку и лебеду, кидал их под ноги.

Поглощенный разными внутренними переживаниями, шаманчик не сразу услышал, что его окликают по имени. Подняв голову, он, сквозь заливающий глаза пот, увидел переминающихся по уличную сторону забора двух омежат-подростков — Жужку, младшего братишку Бэла, и его лучшего друга Пелку.

Сообразив, что замечены, омежки нетерпеливо запрыгали на месте, а Пелка, прозванный так за необыкновенно нежный, музыкальный голосок, позвал, мило растягивая слова и слегка окая:

— Ведунок, подь поближе, пожалуйста? Скажу чего важное, а орать неохота…

Рыся недовольно оскалился, но просьбу даруна удовлетворил, встал с карачек и подошел, отряхивая испачканные землей ладони.

— Ну? — спросил строго. — Говори.

Пелка вспыхнул по щечкам ярким румянцем, куснул в нерешительности губку и приподнялся на носочках.

— Рыся, — начал он, трепеща ресничками, — я… В общем… Меня продали замуж, Рыся. К заречным… — темно-серые глазищи подростка стремительно наполнились влагой. — Я… Я… Попрощаться отпустили, по темноте увезут… — и омежка вполне ожидаемо разревелся.