Найденка (СИ)

Бэл озадачился и потянулся чесать вихры на макушке. Конечно, родись Рыся омежкой, то не попал бы к шаманам. Забрал бы младенчика кто из многодетных, подрастил до первой течки да продал, невинного, свеженького, втридорога. Не кровник — не жалко и выгодно роду.

Хотя — могли и не продать, а принять в семью, подобрать мужа хорошего, возможно, по любви…

— Считается ли омега порченым после законной, первой, брачной ночи? Нет или да? И почему после снасилия — считается? — шаманчик не отводил горящего пожаром взгляда, настаивал: — Где граница между чистым и грязным, свободным и невольником? Кто ее, проклятую, прочертил сучком на речном песке? Вы, альфы, по своему удобству. И вам же ее стереть — одно движение ладони, и песок вновь — девственно гладок. Сотри, Бэл, или я в тебе горько ошибся. Я не требую многого, просто, — Рыся помялся, — не называй нашего любимого рабом, никогда. Для нас он не раб — истинный, супруг и избранник, пускай и без свадебного обряда.

Ответом бете было оглушительное молчание — и Бэл, и Мил дружно выпялились снизу, буквально уронив челюсти в сено, альфа даже дышать позабыл. Заявление шаманчика потрясало — и переворачивало с ног на голову весь привычный мировой уклад.

Но… Ведь о чем-то весьма похожем и размышлял Бэл, пока шел к Зубарю со шкурками. Якобы покорно радвинувший коленки Мил, ехидно обзывая Бэла хозяином, подразумевал то же самое. Не возразишь шаманчику — крыть нечем.

И как это у Рыси получилось облечь их общий, смутный, едва проклюнувшийся пока протест в слова, да еще такие красивые да складные? Вот что значит шаман — проникает взором в суть вещей и порядков…

Бета не торопил любимых, поглядывал искоса, ждал, чтобы дозрели. Более не нужную палку парнишка небрежно выбросил в угол, терпеливо подпирал плечом стену, скрестив на груди татуированные, сильные, не боящиеся тяжелой работы руки.

Бэл «вынырнул» первым и хватанул воздух широко раскрытым ртом, рядом с ним всхлипнул, эхом, с проснувшейся надеждой на будущее, честное счастье Мил.

— В деревне все равно прознают, рано или поздно, — альфа лихорадочно затер подушечками пальцев колючий от щетины подбородок. — Прячься — не прячься. Заинтересуются, почему я к наложнику ласковый, как к супругу, не колочу почем зря, не гоняю, что друг к другу шастаем, приметят. Поползут слухи. — И он, охваченный накатившим приступом отчаяния, скрипнул зубами: — Уходить надобно, искать краев посвободнее, заново там отстраиваться, — сказал довольно резко. — Иначе — погибель: себя потеряем, нашу любовь и жизни.

И вновь глухо замолчал, обкатывая чуднУю идею на языке. Бросить избу, хлева и кузню, знакомых с пеленок соседей, могилы родных, погрузить вдовых таты, братишек и нажитое поколениями барахлишко на телеги и тронуться в неизвестность?

А согласятся ли татовы вдовцы? Вряд ли. Старшие точно упрутся. Слишком рискованно, слишком много малых детей, слишком разрослось хозяйство, папа в тягости, опять же…

Раздавшееся от выхода с сеновала покашливание заставило всю грешную троицу испуганно подскочить на месте и обернуться на звук.

Когда именно вошел Мир и какую часть разговора успел подслушать? Стоял, серьезный, смотрел изучающе сквозь прищур. Убедившись, что, наконец, замечен, мужчина кашлянул повторно, прочищая горло, и спокойно сказал:

— Умелые кузнецы и знающие шаманы-лекари нужны везде, мальки. Решайтесь, не пропадем и с детишками. Неужто не прокормимся? А?

====== Часть 14 ======

Ёла ждал на крыльце шаманской избы, сидел, понуренный, сгорбившись и уронив на колени скрещенные в запястьях, лишенные по трауру украшений руки. Пришел сам, возвращать загулявшего первенца и опору рода домой. К боку омеги жался Леси, что-то жевал из кулачка — ягоды, орехи, крошил хлебный мякиш?

Завидев выбредшего из дверей сеновала Бэла, ребенок радостно пискнул и бросился обниматься. Альфа подхватил братишку на руки и закружил на месте.

— Соскучился, — довольно мурлыкнул он, нежно целуя малыша в чумазые щечки.

Поднявшийся следом за Леси Ёла стоял в нескольких шагах, смотрел на старшего сына с печальным укором — бледный и осунувшийся, веки опухшие.

— Ты насквозь провонял течкой, брах*, — сказал он, нервно трепеща ноздрями: — Мил, да?

Недовольный, что папа вмешивается, как считал Бэл, не в его дела, парень дернул уголком рта.

— Нет, Мир, — буркнул без особой охоты и с легкой ехидцей. — Конечно, Мил течет, а кто же еще?

Омега взгляда не отвел, лишь недобро сощурился.

— Не повышай на меня голоса, — вымолвил и поджал губы в строгую нитку. — Или ты выбрал уже себе другого папу за последние четверо суток, а от меня решил отказаться?

Щенок внутри Бэла тихонько взвизгнул и торопливо поджал хвост. Альфа любил своего папу подлинной сыновней любовью и боялся потерять до обморока. Грядущего разговора с ним он, впрочем, боялся не меньше. Потому и тянул время, прячась под крылышком у Мира.

Эх, не помогло — не сбежишь от Ёлы и не спрячешься. Близко. Только руку протяни — дотронешься. Требует ответа, вцепился в лицо суженными от солнца в точки зрачками. Пока не получит, с места не сдвинется.