Герсебом опустил голову. На глаза его невольно навернулись две большие слезы и потекли по загоревшим щекам.
— Но в таком случае,— сказал он,— мы должны навсегда разлучиться. Еще неизвестно, обретет ли мальчик другую семью, а свой родной дом он потеряет. Вы слишком многого требуете от нас, господин доктор, от меня и от моей жены… Ведь ребенок счастлив, живя с нами. Почему бы его не оставить здесь, хотя бы до тех пор, пока ему не будет обеспечено более блестящее будущее?
— Счастлив, вы говорите? А разве можно поручиться, что так будет и в дальнейшем? Интеллигентный и образованный человек,— а таким Эрик вполне может стать,— будет томиться в Нороэ, господин Герсебом!
— Черт возьми, господин доктор, наша жизнь, которую вы так презираете, нас вполне устраивает! Чем же она не подходит для мальчика?
— Вовсе не презираю ее! — запальчиво возразил ученый.— Неужели вы могли подумать, что я пренебрегаю средой, из которой вышел сам? Мой отец и дед были такими же рыбаками, как и вы. И именно потому, что благодаря их предусмотрительности я получил образование, могу понять, какое это неоценимое благо, и хочу помочь мальчику воспользоваться тем, что должно принадлежать ему по нраву. Поверьте мне, я забочусь только о его интересах.
— А кто знает, выиграет ли Эрик от того, что вы сделаете из него барчука, не способного собственными руками заработать себе на жизнь? А если вы не разыщете его семью — что вполне возможно, ведь прошло уже двенадцать лет! — какое будущее мы ему уготовим? Поверьте, господин доктор, морское ремесло вполне достойно хорошего человека и не уступит никакой другой работе! Надежная палуба под ногами, свежий ветер, развевающий волосы, добрый улов трески — и норвежский рыбак ничего не боится и ни от кого не зависит!… Вы говорите, что такая жизнь не принесет Эрику счастья? Разрешите мне с этим не согласиться! Уж я-то хорошо знаю мальчика. Конечно, он любит книги, но больше всего на свете он любит море! Как будто запомнил, как оно качало его колыбельку, и никакие музеи в мире не смогут Эрику его заменить!
— У нас в Стокгольме тоже есть море,— с улыбкой сказал доктор, поневоле растроганный таким упорным сопротивлением, продиктованным любовью.
— Так чего же вы в конце концов хотите?— продолжал рыбак, скрестив руки на груди.— Что вы предлагаете, господин доктор?
— Ну вот, мы и подошли к самому главному!… Вы же сами чувствуете, что необходимо что-то предпринять. Я предлагаю следующее. Эрику двенадцать лет, скоро исполнится тринадцать. Его способности не вызывают сомнения. Не важно, кто родители мальчика, забудем пока о них. Он заслуживает, чтобы ему была предоставлена возможность углубить и расширить знания. Это нас и должно сейчас больше всего занимать. Я, как вы знаете, человек состоятельный и бездетный, берусь предоставить ему все необходимое, найму лучших учителей и сам буду способствовать его развитию. Назначим двухгодичный срок… За это время постараюсь сделать все возможное: предприму розыски, дам объявления в газеты, всех поставлю на ноги, чтобы найти родителей мальчика. И если в течение двух лет я не достигну цели, то, значит, она вообще недостижима! Допустим теперь, что родители ребенка найдутся. Им, разумеется, и предоставим решать, что делать дальше. В противном случае я возвращу вам Эрика. Ему исполнится пятнадцать лет, он многому научится и повзрослеет, можно будет сообщить ему правду о его происхождении. Руководствуясь нашими пожеланиями, советами своих учителей, он сможет сознательно выбрать себе дорогу в жизни. Если захочет остаться рыбаком, я не буду этому противиться. Если выразит желание учиться дальше, а он, наверное, будет этого достоин, помогу ему закончить образование и выбрать профессию, соответствующую его склонностям. Неужели вы не согласитесь с тем, что это разумное решение?
— Больше чем разумное!… Вашими устами говорит сама мудрость, господин доктор! — воскликнул Герсебом, окончательно побежденный столь вескими аргументами.— Вот что значит быть ученым,— продолжал он, качая головой.— Неграмотного человека переубедить нетрудно. Но как все это рассказать моей жене?… А когда бы вы хотели забрать с собой малыша?
— Завтра! Я ни на один день не могу откладывать возвращение в Стокгольм.
У Герсебома вырвался вздох, похожий на сдавленное рыдание.
— Завтра… так быстро! — сказал он.— Ну что же, чему быть, того не миновать. Пойду поговорю с женой.
— Хорошо. Посоветуйтесь также и с господином Маляриусом. Вы убедитесь, что он разделяет мое мнение.
— О, я в этом не сомневаюсь,— ответил рыбак с печальной улыбкой. И, пожав доктору руку, удалился, погруженный в раздумья.