Найденыш с погибшей «Цинтии»

— Прощай, сынок, и никогда не забывай, чему мы тебя учили. Будь честным и мужественным! Никогда не лги! Работай как можно лучше! Всегда помогай тем, кто слабее тебя! А если тебе не удастся найти счастье, которое ты заслуживаешь, возвращайся к нам, и ты его найдешь здесь!…

Ванда натянула поводья, лошадь побежала рысью, колокольчики зазвенели. Погода стояла холодная, и сани хорошо скользили по оледеневшей дороге, гладкой, как стекло. Бледное солнце, стоявшее низко над горизонтом, покрывало нежной позолотой усыпанную снегом землю. Прошло несколько минут, и Нороэ скрылся вдали.

Глава IV В СТОКГОЛЬМЕ

Доктор Швариенкрона жил в богатом особняке на острове Стедсхольмен — самом старинном и аристократическом квартале Стокгольма, одной из наиболее живописных и привлекательных столиц в Европе, одной из тех чудесных столиц, которую иностранцы посещали бы гораздо чаще, если бы мода и предрассудки оказывали на маршруты путешествий такое же влияние, как на фасоны шляп. Стокгольм расположен на восьми островах, соединенных между собой бесчисленными мостами, обрамленный великолепными набережными. Оживляемый непрерывным движением пароходов, заменяющих здесь омнибусы[19], веселостью своего трудолюбивого населения, самого гостеприимного, вежливого и образованного в Европе, этот замечательный город, со своими садами, библиотеками, музеями, научными учреждениями является одновременно и северными Афинами[20], и крупным торговым центром.

Выйдя из поезда на вокзале шведской столицы, Эрик все еще находился под впечатлением прощания с Вандой, расставшейся с ним на первой подставе. Дети переживали предстоящую разлуку гораздо тяжелее, чем можно было ожидать в их возрасте. Они не могли скрыть друг от друга своего горя. Но когда карета, ожидавшая доктора на вокзальной площади, подъехала и остановилась перед большим каменным домом, Эрик замер от восторга. Сквозь двойные рамы из окон лился яркий газовый свет, медный дверной молоток, казалось, был отлит из чистого золота. Вестибюль, облицованный мраморными плитами, украшенный статуями, бронзовыми канделябрами и большими китайскими вазами, окончательно ошеломил Эрика. Пока слуга в ливрее помогал доктору снять шубу и учтиво осведомлялся о его здоровье, мальчик с изумлением оглядывался по сторонам.

Шум голосов привлек его внимание и заставил обернуться к лестнице с массивными дубовыми перилами, застланной ковром. По лестнице спускались две особы, чьи платья показались гостю ослепительно красивыми. Одна из них, седая дама среднего роста, выглядевшая очень гордой, была в черном суконном платье со складками, достаточно коротком, чтобы можно было заметить красные чулки с желтыми стрелками и башмаки на пряжках. За поясом у нее висела огромная связка ключей на стальной цепочке. Она величественно держала голову и бросала по сторонам быстрые и проницательные взгляды. Это была фру Грета-Мария, экономка доктора, неограниченный повелитель по части кулинарии и домашнего хозяйства.

Позади нее шла девочка лет одиннадцати — двенадцати, показавшаяся Эрику настоящей сказочной принцессой. Вместо национального наряда, единственного, который ему приходилось видеть у девочек ее возраста, на ней было надето синее бархатное платье. Белокурые волосы падали с плеч шелковистыми локонами. На ногах были черные чулки и шелковые туфельки. Огромный бант вишневого цвета, похожий на бабочку, оживлял необычно бледное лицо, освещенное фосфорическим блеском зеленых глаз.

— Как я рада, дядя, что снова вижу вас! Хорошо ли вы съездили? — воскликнула она, бросаясь доктору на шею. При этом она едва соблаговолила удостоить взглядом Эрика, скромно державшегося в стороне.

Доктор приласкал ее, подал руку экономке, а затем подозвал Эрика к себе.

— Кайса и фру Грета! Прошу вас любить и жаловать Эрика Герсебома, которого я привез из Норвегии,— сказал доктор.— А ты, мой мальчик, не робей,— добродушно добавил он.— Фру Грета совсем не такая строгая, какой она кажется с первого взгляда, а моя племянница Кайса вскоре с тобой подружится. Не так ли, моя крошка? — спросил он, ласково ущипнув маленькую фею за щечку.

Но маленькая фея ответила на это только пренебрежительной гримаской. Что же касается экономки, то она как будто тоже не была в восторге от представленного ей новичка.

— А нельзя ли узнать, господин доктор, что это за мальчик? — спросила она недовольным тоном, поднимаясь по лестнице.

— Ну, конечно, конечно, фру Грета, позднее вы все узнаете,— ответил доктор.— А пока, если вы не возражаете, не мешало бы перекусить.

В обеденном зале, на столе, покрытом белоснежной скатертью, на сверкающих хрустальных блюдах были разложены сноргас. Эрик и вообразить не мог подобной роскоши, так как у норвежских крестьян не принято употреблять столовое белье. Даже тарелки там вошли в обиход совсем недавно. Большинство норвежских крестьян и сейчас еще едят рыбу на хлебных лепешках и не видят в этом неудобства.