Я покачала головой, не удосужившись даже сказать спасибо. Сегодня я не ела ничего, кроме пары ложек каши на завтрак, но аппетита не было. Не знаю, как сейчас вообще можно думать о еде. По правде говоря, я не могла ни о чем думать.
Едва войдя в квартиру и сняв обувь, я забралась в любимое кресло Мэтью, накинула на спину его пиджак и закрыла глаза, пытаясь представить, что он тоже здесь. Не вышло, и я почувствовала, как меня пробрала мелкая дрожь. Гвен подумала, что мне холодно и развела огонь в камине. Он весело трещал, но не приносил уюта.
— Мэри, я… — Гвен опустилась в кресло напротив, осторожно подбирая слова. — Знаешь, у меня с Джорджем нет такой крепкой связи, как у тебя с Мэтью, но я понимаю, что ты сейчас чувствуешь. Мне тоже было больно и страшно отпускать его, но, поверь, хуже всего первый день, а потом ты немного привыкаешь.
Я, наконец, подняла взгляд на подругу и тихонько сказала:
— Дело не только в этом, Гвен. Джордж не обманывал тебя, он попрощался с тобой, ты проводила его на корабль. А Мэтью обманул меня. Я просила взять меня с собой, он обещал подумать, чтобы я успокоилась, а вместо этого просто оставил меня тут одну. Мэтью с самого начала не собирался брать меня с собой и даже не дал нам шанса нормально попрощаться.
— Он знал, что ты бы поехала с ним, — ответила Гвен. — Но почему Мэтью был настолько против?
Я достала из кармана письмо и развернула его.
— Он считает, что это было бы слишком опасно, в Африке ведь не только война, но и болезни. А я… Я жду ребенка, Гвен. И все это так не вовремя.
— Теперь я понимаю, — Гвен внимательно смотрела на меня, и я заметила жалость в ее глазах. Только этого мне не хватало. — Думаю, Мэтью прав. Как ты выживешь в Африке на войне, да еще и будешь работать в положении?
— А как мне выжить здесь без него? — тихо спросила я, поднявшись с кресла и перебравшись на диван, так и не сняв с себя пиджак Мэтью.
Гвен ничего не ответила на это, а я сама не заметила, как постепенно уснула, вымотавшись до предела за этот безумный день.
Проснулась я глубокой ночью и первые пару секунд просто пыталась осознать, где я и почему сплю на диване в дорожном платье, накрывшись пиджаком Мэтью.
Мэтью. События предыдущего дня лавиной обрушились на меня. Чувствую, как сбивается дыхание, а к глазам подступают слезы. Больно.
Если я так и буду лежать тут без дела, то эта боль просто раздавит меня, так что я встаю и заглядываю в соседнюю комнату, где на краю кровати калачиком свернулась Гвен. Накрываю ее пледом и тихонько выхожу, возвращаясь в гостиную. Спать больше не хочется, так что я зажигаю свечу и сажусь за стол Мэтью, думая, чем бы занять себя. Сбоку от меня тянутся бесконечные ряды книжных полок, навевая воспоминания о том дне, когда муж впервые привел меня в это место. Помню, как я поразилась, узнав, что Мэтью прочитал все книги, стоящие на этих полках.
«А кое-что написал сам. Это мои дневники», — зазвучал в голове голос мужа, а перед глазами появилась картинка, как он протягивает мне увесистый томик, заполненные аккуратным почерком на гэльском языке. Вот бы его найти. Беру свечу в руку и начинаю рассматривать корешки книг, стараясь ничего не упустить и через некоторое время нахожу нужное. Открываю первую страницу и слегка улыбаюсь. В этой жизни мне еще не доводилось читать по-гэльски, но я справлюсь. Подвигаю свечу поближе и погружаюсь в чтение. Пусть и на некоторое, но это уменьшает мою боль.
Я читала несколько часов, мне было интересно все, что писал Мэтью: заметки о больных, рецепты снадобий (некоторые из них мне стоит переписать и взять на вооружение!), истории из повседневной жизни и его размышления. Судя по этому дневнику, Мэтью уже тогда был прекрасным врачом, очень мудрым, но бесконечно одиноким человеком. Он запретил себе привязываться к кому-либо, ведь потеряв дорогого человека в этой жизни, он никогда не смог бы найти его в следующей.
«Порой я размышляю, моя память — это дар или проклятье? Людям, не имеющим воспоминаний о прошлых жизнях, наверное, легче: они верят, что встретят на небесах тех, кого любили и потеряли, а я знаю, что любая потеря окончательна. Я помню так много боли и стольких людей, которых никогда больше не увижу. Это слишком тяжело, настолько, что порой мне хочется исчезнуть на время, просто перестать существовать, но и это для меня невозможно, ведь за каждой предыдущей жизнью наступает следующая и я пока не понимаю, как прервать этот цикл. Иногда меня пугает, что я человек и я не хочу этого, я слишком сильно устал. Быть одиноким — единственный способ не сойти с ума».
Я поняла, что плачу только когда слезы закапали на бумагу, слегка смазывая чернила. В принципе, Мэтью никогда не скрывал, почему предпочитал быть один до встречи со мной, но прочесть об этом в его дневнике оказалось слишком больно. Возможно, наша с ним связь — это самое необычное и крепкое, что существует в мире. Мы исключение из всех правил.
Свеча догорела и погасла, погрузив комнату во мрак. Я встала и подошла к окну, вглядываясь в ночное небо, на котором заметила несколько звезд.