– Нет, пап, ничего подобного, – быстро отвечаю я. Решения, которые принимали родители, – это только их решения. Мне бы и в голову не пришло презирать их за то, что они выбрали традиционное распределение ролей. – Но, может, вы попробуете понять и меня. То, что сработало в вашем случае, не обязательно сделает счастливыми остальных.
–
– Доминик, – повышаю голос я. – Он здесь при чем? Если ты забыл, он изменил мне. В нашей квартире. Мне очень жаль, но ваш горячо любимый Доминик оказался не таким, каким казался.
– Он совершил ошибку, Тамсин,
– Но сейчас мне гораздо лучше, – предпринимаю новую попытку я, но папа комкает салфетку, кидает ее на стол рядом с тарелкой и встает.
– Гарольд! – зовет мама, чтобы заставить его сесть обратно.
– Я не намерен больше это выслушивать! – орет он. – У нее могло быть все. Это твой отец виноват. Ты всегда вела себя с ней слишком мягко. Мы обязаны были защитить ее от него.
– Все, с меня довольно! – кричу я. – За то, кем стала, я обязана дедушке и чертовки этому рада.
– Следи за выражениями, – одергивает меня мама.
–
– Все это бессмысленно. В конце концов, скоро Рождество. Не надо ссориться.
Невероятно, но даже в этот момент, во время нашего первого откровенного разговора, она пытается не потерять лицо. В Рождество не принято ссориться. Точка. У меня вырывается смех.
– Гарольд, ты сейчас же сядешь на место. Тамсин, ты расскажешь нам о своем новом… друге. Я приготовила ужин и собираюсь насладиться им в кругу семьи.
Папа садится, разглаживает салфетку на коленях и начинает судорожно отправлять в рот фасоль. Мама с довольным видом кивает и обращается ко мне:
– Итак? Мы имеем право хотя бы узнать, с кем у тебя завязались отношения?
Я сглатываю. Я не планировала говорить о Рисе. Но слова сорвались у меня с языка. Возможно, мама права и нам следует поддерживать видимость нормальной семьи. Если хотим продержаться следующие две недели, это нам очень поможет.
– Его зовут Рис. Я познакомилась с ним в кафе.
– Рис. Интересное имя, – говорит мама, вероятно, чтобы хоть что-то сказать. – Он учится с тобой?
– Нет. Он… работает.
– Это хорошо, – заявляет отец. – Он хорошо зарабатывает?
– Пап! – отвечаю я, и он вскидывает руки, извиняясь. Мама настороженно переводит взгляд с него на меня. А когда понимает, что ситуация не накаляется, расслабляется. – Он тоже увлекается литературой. Нам есть о чем поговорить. Я знаю, что он всегда меня поддержит. А я – его. – На последних словах у меня образуется ком в горле, мне невыносима мысль, что я так далеко от него.
– Звучит прекрасно, дорогая, – произносит мама. – Правда, Гарольд? Скажи дочери, что это звучит прекрасно.
– Звучит прекрасно, – ворчит папа, и мама самодовольно улыбается.
Следующие несколько дней мы ходим на цыпочках вокруг друг друга. Общаемся подчеркнуто вежливо и исключительно на безобидные темы. Рождественское утро проходит тихо. Гостиная украшена к празднику. Как и каждый год в начале декабря, папа принес елку, на которой мама развесила белые и красные шарики. На стене над телевизором растянута гирлянда с надписью «Счастливого Рождества», а на окно я повесила звезды, которые сделала еще в начальной школе и которые знавали лучшие времена. Но после небольшой починки они смотрятся красиво. Мама в восторге от шелкового шарфика, который я ей купила, а папа одобрительно кивает, получив книгу о Гражданской войне в США. Мы ведем себя как нормальная семья, и я собираюсь сказать спасибо за черную сумочку, как вдруг раздается стук в дверь.
– Кто бы это мог быть? – спрашивает папа. – Санта-Клаус?
– Не говори глупости, Гарольд, – говорит мама, у которой напрочь отсутствует чувства юмора… в чем нельзя ее винить после стольких лет брака с моим отцом.
Подойдя к двери, она восклицает:
– Нет, вот это сюрприз! Мы сотню лет тебя не видели. Заходи-заходи, ты же замерзнешь. – С сияющей улыбкой мама возвращается в гостиную. – Посмотрите, кто нанес нам рождественский визит.
За ней в комнату входит Доминик.
Я замираю. Что он здесь делает?