Найдите Лейлу

Чтобы она сделала хоть что-нибудь, пусть не понять, что и зачем. Но так было всегда. Я помню, как стояла там и хотела кричать, плакать или еще раз ее ударить. Хотела даже, чтобы она ударила меня в ответ. Ну хоть что-нибудь.

А потом меня осенило: мама в отключке лучше обычной мамы. В любом случае ей всегда все равно, что я говорю. Ей все равно, что я делаю. Ей нечего мне предложить. Но, по крайней мере, в отключке она неопасна. Ни горящих сигарет, ни острых ногтей. Никаких приказов своим безымянным детям. Никаких воплей по ночам.

Неопасна. И я ударила ее снова. Она не пошевелилась и не издала ни звука. Как будто я шлепнула по куриной тушке. В этом не было никакого смысла, и легче мне не стало. Это не помогло починить зуб Энди и вылечить меня от удара током. И я опустила руки. Сдалась. Она не боролась и все равно победила.

Той ночью, когда мы, замерзшие, нашли ее около жаркой духовки, я дала себе слово не плакать при ней. И теперь вышла за стеклянную дверь и плакала снаружи, пока не смогла взять себя в руки.

Я оставила дверь открытой, чтобы стекала вода. Было слышно, как капает с балкона на стоянку.

С тех пор, еще до истории с раковиной, я все время жила в болоте.

Через неделю после той ночи она прибила два больших листа фанеры на дверь, чтобы ее нельзя было открыть. Обломок зуба Энди оставался острым, и он все время трогал его языком. Я немного отошла от удара током, а мама стала спать на диване.

На фото, которое поместят в объявлениях об усыновлении, непременно будет виден этот дурацкий сломанный зуб. Кто-то потратится, чтобы его починить.

Энди все еще помнит, что это сделала я. Я сломала зуб своему брату и избила свою беззащитную мать.

Одна, в фургоне, я лежу и думаю об этом. А еще размышляю, как попасть в полицейский участок.

Воскресенье, утро

Трюк сработал с еще одним водителем автобуса. Повторяемые результаты — доказательство правильности теории. Я выхожу на главную улицу и сажусь в первый утренний автобус: еще довольно темно — легко поверить, что я боюсь мифического преследователя. Автобус почти пустой. Я устраиваюсь сзади и наслаждаюсь поездкой.

Полицейский участок находится в старой части города, там, где арки, которые на Рождество украшают гирляндами, и маленькие симпатичные магазинчики, где продают очень дорогие вещи. Я иду через площадь и держу в руке письмо для Энди. Конверт пришлось сделать из тетрадного листа, потому что ничего другого у меня нет. На нем написано: «Офицеру Бенсону для Энди».

Дежурный — высокий мужчина. В форме. Я этого не ожидала — думала, там будет секретарь, как в каком-нибудь офисе. Какая-нибудь симпатичная улыбчивая девушка в наушниках.

На бейдже дежурного написано «Офицер Хинайоса». И он не улыбчивый.

— Здравствуйте. Я говорила с офицером Бенсоном по телефону, и он сказал, что я могу оставить это для него.

Он смотрит на меня из-за своей стойки, и я уверена: ему видно, как на моей шее бешено пульсируют вены.

— С Бенсоном?

— Ага. — Я откашливаюсь, борясь с паникой. — Да. Это для ребенка, которого он помог устроить в патронатную семью.

Я протягиваю письмо и понимаю, что у меня сейчас задрожит рука. Осторожно опускаю ее на стойку и сжимаю пальцы. Смотрю на дежурного снизу вверх и улыбаюсь:

— Вы не могли бы ему это передать или бросить в его ящик, ну, или что-то в таком роде?

Он улыбается в ответ, но только одной стороной лица:

— У нас нет ящиков, как в школе, маленькая леди. Но я могу положить это ему на стол.

— Отлично. Спасибо.

Я машу ему рукой и быстро выхожу. Но не слишком быстро.

На парковке я думаю, как поскорей отсюда убраться. Ждать автобус на остановке напротив полицейского участка нельзя: если выйдет офицер Бенсон или засечет еще кто-нибудь, кто посмотрел мое видео, — мне крышка. Можно пройти пару кварталов до следующей остановки, но я бы предпочла не соваться на оживленные улицы.

Пока я стою раздумываю, меня замечают Джейн Чейз и ее отец, которые направляются к главному входу в участок.

Отец Джейн резко останавливается. Он удивлен, но не в хорошем смысле этого слова. Больше похоже на удивление при виде собачьей кучи на тротуаре.

Я сразу отвожу взгляд и быстро иду прочь, словно не увидела их или не узнала.

О, но Джейн-то меня видит. Ну конечно.

— Я же говорила тебе! Я же говорила тебе, папа! Она не умерла. Она бы ни за что не покончила с собой. Да вон же она. Боже!

Она вытаскивает телефон и снимает фото или видео, но в любом случае это только моя спина с рюкзаком. Я быстро удаляюсь — твердое тело испаряется прямо у них на глазах.

Последнее, что я слышу, — отец рявкает, чтобы она заткнулась и вернулась в машину.

Назад к фургону я иду пешком. Я слишком взволнована, и лучше не садиться в автобус. Мне кажется, что я бегу, но я не бегу. Я петляю по боковым улочкам, обходя главные стороной. Постоянно сворачиваю, упираюсь в тупики, возвращаюсь туда, откуда пришла. Я хочу есть и пить, я на грани, я устала.