Найдите ведьму, или Бон вояж на метле

Элис повернулась к князю и поймала его руки, чтобы поднести к своему лицу. Лиховской растерянно посмотрел словно решаясь, но потом, когда замешательство отступило, он положил ладони на хрупкую талию и притянул к себе. Наклонился. И дыхание его с ароматом алкоголя и мяты не оттолкнуло. Поэтому Элис сама приподняла лицо, закрывая глаза, чтобы ощутить, как её рта коснулись жёсткие, но аккуратные губы. Как язык проник внутрь, нежно порхая, как в солнечном сплетении не родилось ничего, что могло бы качнуть решительность Алисии в обратную сторону.

Дмитрий остановился и посмотрел, как будто уже знал исход этого поцелуя. И потом его улыбка, которая кричала, что точно знал, и ни капельки не разочаровался.

— Надеюсь, хотя бы не яд? — Он ухмыльнулся, а движения слишком смазанные, настолько, что теперь он не держал за талию, а держался сам.

— Ну что вы… Всего лишь снотворное… — Элис вцепилась в парадный камзол, потому что князь слишком быстро потерялся в пространстве. Пришлось сделать пару шагов до дивана вместе с ним. А потом мужские пальцы провели нежно по скуле, и голос медленный прошептал:

— Я действительно, Алиса, был бы рад, если бы вы дали мне шанс…

— Спасибо за это признание, Дмитрий… — Она отошла от князя, и тот упал на диван.

— Простите, что так и не выполнил обещание… — пробормотал Лиховской, слепо смотря на неё и почти заснув.

— Какое?

— Обещал ведь проводить…

Глава 26

Тяжёлые гардины колыхались от ветра, что проникал в плохо закрытые окна. В комнате прохладно и немного сыро. Начало зимы в Вортише никогда не славилось сухим морозным снегом. Всё больше слякоть. И то ли дождь, то ли мелкая белая крупа вечно сыпалась с неба.

Дом ворчал. Скрипел ступенями лестниц и очень надсадно выл дверными косяками. Так, что ржавые петли невыносимо звенели в полной тишине спальни, которая пропиталась душным ароматом опиума.

Грегори знал, что опиум нельзя. Нельзя. Но его кровь кипела в венах, норовя прорвать тонкие стенки и забрызгать всё вокруг. В голове вязким дурманом поселилась боль. Она спутала все воспоминания, чувства и мысли. Особенно мысли. Что непростительно часто возвращались к ней.

Он звал её.

Когда судорога скрутила в библиотеке, и рвота хлынула потоком, раскрашивая нарядные ковры багровыми пятнами. Когда сознание впервые подёрнулось пеленой безумия. Когда огонь внутри казался настолько сильным, что ни одна жидкость не могла заглушить его.

Он звал её.

В тишине ночей, которые тоже пропахли опиумом и противным настоем с мятой и кровоголовкой. От последней во рту было вязко, а вода, выпитая следом, не избавляла от сухости. И тогда рвота возвращалась, выворачивая нутро. Как будто бы в каменной ванной зарезали ягнёнка. Да. Фонтаном хлестала кровь.

И Грегори выл, сдирая с себя кожу, расчёсывая запястья со вздутыми нитями вен. Он не помнил себя. Не понимал, где находится. Не ощущал вкуса или запаха. Кроме её аромата яблоневого цвета и миндаля.

Он потерял её.

Ещё в своём бреду потерял. И мысли, что к концу недели стали яснее звучать в голове, шептали, что навсегда.

Он слышал обрывки разговоров.

— Она написала поить вот этим зельем… — Ганс нервничал. От этого говорил грубее и отрывистей. — Оно не помогает…

— Гринечкаааа, — на одной ноте выла старая экономка, и тогда становилось почти хорошо, потому что знание, что слух ещё не отключился, приятно.

— Хозяин, придите в себя… Хозяин…

Приходить в себя не хотелось. Потому что там в бреду можно найти её. И он отчаянно искал по закоулкам сознания, чтобы не находить и от этого забредать ещё глубже. Он бился в тисках своего разума, что почти обезумел с одной-единственной целью: найти свою ведьму…

А она пришла нежданно. Заглянула в приоткрытую дверь спальни. И простучала каблучками по паркету. Эти звуки были божественной рапсодией. А Элис сияла в ярком остром свете зимнего солнца. Открывала зашторенные окна. А потом и вовсе форточки. И тогда колючий ветер с севера приносил ароматы дальних костров, поздних яблок и сырости. Которая сейчас была по-летнему тёплой.

Она танцевала вместе с солнечными зайчиками, рисуя на паркете своими домашними туфельками из парусины пируэты из мазурки и пасодобля. И в танце этом Грегори видел неспешный шаг зимы. Которая заглянет на поздний ужин при зажжённых свечах, толкнёт оконную раму ледяной рукой и потом останется гостить. До весны.

А весной Элис проснётся. Станет особенно жива. Она напоит дом первыми, ещё ледяными, ручьями. Накормит землю терпкой кровью, что прольётся из разрезанного горла ягнёнка. Отворит все двери, что прежде были заперты, чтобы стать здесь хозяйкой.

По праву.

И вложит свою хрупкую ладонь в его жёсткую руку, чтобы шагнуть в танец начала времени года. Да. Весна — это начало времени года. Её времени.

А сейчас, пока зимний вальс ещё не окончен, Грегори просто будет любоваться своей ведьмой. Подмечать, как в пушистых волосах заблудилось пёрышко от подушки, глядеть, как тонкую фигурку пеленают лучи солнца, замирать под её взглядом.