Наиль. Ты не уйдешь

– Муна, – кричит она, а я пытаюсь понять, может ли это быть правдой?

Поэтому он сказал мне учиться? Выходит, и с проклятым супом не поверил? Решил проучить? Наказать? Показать мое место и его отношение ко мне? Что я доступная для всех? Показать другим, что у него есть такая как я?

Не верю.

Ни за что не поверю.

– А Муна зачем?

– Переведет все. Я говорить с господином на наш языке.

Девушка пришла быстро и ни разу не взглянула на меня. Казалось, что ее узнаю едва ли. Всегда улыбчивая Муна… Где она?

Протягиваю руку и хочу ее плеча коснуться, но она отшатывается от меня и качает отрицательно головой.

Слышу гудки из телефона Рании и его голос. Это его голос, не спутаешь.

Сплошной арабский, мелькает мое имя, Рания улыбается ближе к концу, а отключив звонок победно говорит.

– Я была права. Муна, переведи все что сказать господин.

Она поднимает свои глаза и с сожалением произносит то, что меня напополам ломает.

– Господин Наиль, сказал, что завтра по его возвращению будет помолвка… – замолкает, опуская лицо к полу. «Помолвка», – это слово цепляется за душу крепкой хваткой. – Его помолвка, и будут гости, и танцовщицы. Ты должна быть среди них, в мужской комнате.

Вот и все. Словно молния пронеслась, разрезая пополам мою жизнь, оставляя после себя запах горелого.

– Что? Муна, он не мог этого сказать. Пусть помолвка, но… Муна, – голос становится сдавленным, потому что к горлу подкатывает ком размером с ту полную луну, которая меня так пленила.

Не верю. Как он мог? Зачем? Почему?

– Ни за что. Слышите меня? Ни за что этого не сделаю.

– Если ты откажешься, тебя выпорют плетью после праздника.

– Он не имеет права на все это, а если ты ко мне прикоснешься, я оторву твои руки костлявые, – срываюсь на крик и убегаю в комнату, запирая ее изнутри.

«Ублюдок. Будь ты проклят Хаддад. Ненавижу тебя. Поверить не могу, что я тут еще думала о нем, как идиотка. Скотина. Мерзавец».

Мечусь из угла в угол.

Слезы, не переставая льются из глаз, а внутри такая пустота расползается, что становится одиноко и больно, как никогда до этого, хотя раньше казалось, что больнее же быть не будет никогда.

«Почему все это со мной происходит? Почему?»

Не поужинав, ложусь в постель. Слышу сквозь сон, как стучит Мадина, просит выйти, но я просто прогоняю ее.

Никто не жалеет меня, не буду делать этого в ответ.

Все против меня, стану такой же.

И если, этот мерзкий ублюдок хочет танец, значит я станцую, а после плюну ему в лицо. Расцарапаю его и не оставлю живого места.

Пусть только посмеет со мной заговорить или попробовать попросить прощения.

С утра чувствую не меньшую слабость, чем вчера вечером. Не спускаюсь к завтраку, игнорирую каждого. Я сейчас не готова ничего и ни с кем обсуждать. К десяти я слышу, как в комнату стучат, а после бесцеремонно врываются.

– Твоя наряд, – кладет аккуратно на постель расправляя складки. – Дорогой шелк. Не порви. Будь готова к одиннадцати. И распусти волосы.

– А не пошла бы ты, Рания. Я сейчас имею большое желание вырвать твои волосы, сначала за то, что здоровье мне чуть не загубила, а потом просто за то, что думаешь, что вправе со мной так обращаться.

– Плевать. Ты грязь. Неверная. Никто.

– А ты останешься блеклой молью, пока Наиль будет таять от моих ласк, – встаю и надвигаюсь на женщину, которая становится красной и злой от каждого моего слова. – Пока он каждый день будет со мной в постели, ты там внизу будешь шипеть в ярости, но он будет просыпаться, обнимая меня, а не тебя. Другая, пусть и не я – родит ему ребенка и ее он поведет за руку по жизни, но ты навсегда останешься той самой Ранией, дочерью служанки. И твой потолок – это свадьба с конюхом и воспитание детей Наиля, рожденных не тобой. А теперь пошла вон отсюда, – хватаю ее за руку и выталкиваю из комнаты, закрываясь изнутри.

Подхожу к кровати, которая веет холодом, напоминая о моем падении. Падении в его руках и под ним.

– Ненавижу тебя.

Рассматриваю изумрудный наряд, который прикроет максимум мои соски и задницу.

– Видимо, это окончательное превращение меня в шармуту.

Решил жениться значит. Мерзавец.

Как гадко внутри, что горечь чувствуется на языке.

Еще полчаса. Расчесываю свои волосы. На лице макияж, который мне сделали еще до прихода Рании с нарядом. Ярко подведенные черной подводкой глаза. Выведенные брови. Губы оставили без помады, так как половина лица будет скрыта шелком.

Тело пахнет маслами, а внутри… все покрыто черной краской.

Снимаю с себя всю одежду и надеваю этот стыд.

Нет, наряд очень красивый. Но он красивый для двоих. Между мужчиной и женщиной.

«Уверена, он даже Абаль, никогда бы не поставил в такое положение, как меня».

Вот и все, стрелка часов торопит меня.

Выхожу из комнаты и иду вниз. Спускаюсь, отсчитывая каждый шаг, словно это поможет успокоить мои нервы. Мужчины налево. Застываю, не могу сдвинуться.

Меня окружают арабские девушки, щебечущее что-то шепотом. А потом они под такты вдруг зазвучавшей музыки, стали выплывать в комнату, скрываясь за углом.

«Не могу. Я не могу этого сделать», – делаю шаг назад, натыкаясь на кого-то.

Оборачиваюсь и вижу Ранию перед собой.