Найм

«Любимое детище царя Петра» — русский флот — бросают на приколе. Где он и сгнил. Петербург, «Северную Пальмиру», «окно в Европу», оставляют «заколоченным» — царский двор, чиновничество возвращаются в Москву. Регулярная армия сокращается на четверть. Велено оставить в штате только тех офицеров, кто со своих вотчин прокормиться не может. Офицерское жалование превращается, фактически, в пособие по бедности. Российская Императорская армия — в «Армию спасения».

Государственные расходы начинают снижаться. Вслед за уже упавшими государственными доходами. Налоговый пресс слабеет. Но, как и положено у нас, не упреждающими решениями правительства, а просто массовыми неплатежами. Накопившиеся недоимки начинают сравниваться по размеру с госбюджетом. Их списывают, и они за десятилетие снова выходят на тот же уровень. Их снова списывают. Как это часто бывает в России — тот, кто не исполняет закон, живёт лучше законопослушного.

Налоги платят помещики. А им нечем — крестьяне просто мрут на этой земле. И тогда в Центральном районе «барщина» массово заменяется «оброком». Помещики увиливают от ответственности за существование своих рабов. Но прокормиться-то с этой земли — всё равно нельзя. И крестьяне идут в города, нанимаются за деньги. В этом — основа мощных мануфактур, процветания и возвышения России во второй половине 18 века — «Век золотой Екатерины». В безземелье, в постоянном голоде всех центральных русских губерний.

Быть бы России «пусту» от очередного «голодомора», но от Петра, кроме победоносной Северной войны, славы Полтавы, чуда «вознёсшегося града Петра», вступления в «семью просвещённых европейских наций» остались ещё два похода: первый и последний. Азовский, показавший непригодность старого российского войска. И Прутский — закончившийся поражением уже новой, петровской армии.

Негромкая победа, негромкое поражение. Как-то историки на этот счёт не сильно… Хвастать нечем? А эти две мелочи спасли нацию — южная граница отодвинулась, крымчаки и ногаи перестали год за годом прорываться к Оке. В моё время это называется Центрально-Чернозёмный район. Отсюда, от ставших безопасными, заселяемых пустых пространств Воронежской, Курской, Белгородской… пошёл хлеб. Спасший после-петровскую, императорскую Россию.

Не сам собой пошёл, а в обмен на товар, который делали на мануфактурах голодные крестьяне-оброчники. Отделяя дольку купцу-работодателю, помещику-благодетелю, государыне-императрице, святой православной церкви… Ну, если что осталось — и бабе с детвой достанется.

По воспоминаниям очевидцев, 18 век оценивался крестьянами, например, в Воронежской губернии — как «золотой век». А вот в Центре России, вокруг Москвы, в «родовом гнезде русского народа» — поколениями продолжалось существование на грани голодной смерти. Поколения постоянно недоедающих, заморенных, деградирующих людей. Как сказывается голод на умственных способностях ребёнка… Ну, я об этом уже говорил.

Ай-къю в те времена не замеряли. Но есть другой показатель — рост.

Традиционно северяне крупнее южан. Это свойство замечено и у животных, и у людей. Причина простоя: объём тела растёт пропорционально кубу длины, а поверхность тела, с которой идёт теплоотдача — пропорционально квадрату.

Для римлян, при завоевании Галлии, это было стратегической проблемой. У легионеров Цезаря средний рост составлял 165 сантиметров, у их противников галлов — на 8 сантиметров больше. В рукопашном бою это существенно — сверху рубить удобнее, руки — тоже длиннее. В поединке на мечах галл достаёт противника, сам оставаясь недосягаемым. И римляне активно использовали дротики-пилумы, сводившие «на нет» эту разницу в росте, в дистанции уверенного мечного удара.

Прошло несколько столетий и уже галло-римляне в страхе разбегались перед великанами-франками Хлодвига.

Русские средневековые костяки, скелеты людей, живших в достаточно холодном климате, генетически близких к высокорослым германцам и балтам, дают, почему-то, странно низкие значения — 165 сантиметров. Как у южан-римлян.

Солженицын в «Двести лет вместе» упоминает о том, что еврейские общины-кагалы были загнаны в конце существования Речи Посполитой в такую нищету, в такой голод, что попытки Австрийских Габсбургов, после раздела Польши, набирать евреев в свою армию разбились о мелочь мелкую — не хватало рекрутов достаточного роста. Но уже через пару поколений Российское правительство начинает набирать евреев на военную службу. Правда — детей. Которых ещё можно откормить до нормального роста. Маркс, описывая современную ему Англию второй половины 19 века, говорит о стремительном, в одно-два поколения, вырождении англичан, стекавшихся в города и становившихся фабричными рабочими. «А военное ведомство под шумок вновь снижает обязательный минимальный рост для новобранцев». Вот такой эффект даёт «голодное детство».

Для Центральной России — это норма. Не эпизод в одно-два-три поколения, а постоянное существование почти всю Московскую и Российскую историю. Полтысячи лет вырождения великороссов по причине непрерывного голода.