– Все зависит от характера мужа, не так ли? – Отец в упор посмотрел на маму. – Или от поведения его жены.
Я приложила к уху раковину, чтобы шум заглушил голоса родителей, а потом, когда мы дошли до танцующего сарайчика, высвободила руку. Эта деревянная хибарка стояла на нашей тропе в том месте, где та поворачивала в сторону города. До войны здесь продавали напитки и всякие мелочи. Она до сих пор была закрыта, на окнах крест-накрест прибиты доски, старые маркизы выцвели и обтрепались. От домика пахло морем, солью и гнилью, деревом и сыростью. На крыше сама собой выросла трава, и поэтому издали казалось, будто на ветру колышутся волосы. Cьюки называла этот сарайчик танцующим из-за травы: казалось, будто он раскачивается в такт какой-то слышной лишь ему музыке. Соль разъела дерево, оно как будто взорвалось нарывами и набухло, а там, где были когда-то сучки, теперь зияли дыры. Помню, мы любили просовывать в них пальцы, запихивая туда небольшие камешки, ракушки или даже пригоршни песка. Мне всегда хотелось каждый раз, когда мы оказывались на пляже, засунуть туда что-нибудь новенькое. Например, за€мок из песка. Чтобы в один прекрасный день, когда сарайчик окончательно развалится, осталась стоять только его песчаная копия.
Родители пошли вперед, а я на минуту задержалась, чтобы провести рукой по дереву, постучать по нему костяшками пальцев. Внезапно я услышала рядом с собой нечто похожее на хлопанье крыльев. Я подняла глаза на траву, росшую на крыше, однако ничего так и не заметила, поэтому мне пришлось обойти сарайчик. Что, если где-то рядом птицы свили гнездо? Прошлой весной у моей подруги Одри в их пляжном домике голуби свили гнездо, и она ужасно расстроилась, когда отец разбил яйца. Я дошла до дальнего угла, но так ничего и не увидела и уже поднесла руку к дырке, чтобы просунуть туда палец, когда на меня изнутри посмотрел чей-то глаз.
Я тотчас отскочила назад и едва не скатилась кубарем со склона песчаной дюны у меня за спиной. Это был не голубь. Это был человеческий глаз. Кто-то сидел внутри и выглядывал наружу. Чувствуя, что от страха сердце вот-вот выскочит из груди, я бегом бросилась вслед за отцом. Впрочем, любопытство взяло верх. В какой-то момент я обернулась и увидела, что из сарайчика, с зонтиком в руке, показалась женская фигура. Это была сумасшедшая. Она что-то выкрикнула мне вдогонку, и на какой-то миг мне показалось, что она сказала что-то про Сьюки. Что-то вроде «кабачки в вагоне». Но, с другой стороны, она обычно всегда что-то вопила, а я была слишком напугана, чтобы вернуться. Я догнала отца и даже позволила ему снова взять меня за руку, и не убирала ее, пока мы не дошли до дома.
К тому моменту как Том сажает меня в машину, я уже немного пьяна. Хелен подталкивает меня внутрь и дает ему список инструкций, как доставить меня домой. Она напоминает ему, чтобы он не забыл запереть за мною дверь. Том кладет листок на приборную доску и обнимает сестру, после чего та спешит куда-то по своим делам.
– Она ушла, чтобы прогнать ту женщину и забрать назад наши ломтики персиков? – спрашиваю я у сына.
– Что?
– Ничего, – говорю я. – Так, ерунда.
Я сегодня слишком сентиментальна. Отчасти потому, что я не знаю, когда он и его семья прилетят из Германии снова, отчасти из-за вина. В машине я даже разок хлюпаю носом, и мне слышно, как дети Тома ерзают на заднем сиденье.
Мы едем домой какой-то странной дорогой – Том плохо помнит улицы нашего города, – и по пути нам попадается дом Элизабет. Боковая калитка открыта. Я выпрямляюсь и выглядываю из окна.
– Ты не мог бы меня здесь высадить? – спрашиваю я Тома. – Я хотела бы немного пройтись пешком.
Он как будто не уверен, что ему делать, однако притормаживает. Боковая калитка, говорю я себе. Боковая калитка. Боковая калитка.
– Хелен сказала, что ее нужно непременно доставить домой, – замечает с заднего сиденья Бритта. – Не думаю, что нам стоит выпускать твою мать из машины.
– Я еще не выжила из ума, – бросаю я ей через плечо. – И пока что помню, где живу. Я часто возвращаюсь домой через парк и сегодня тоже хотела бы немного пройтись.
Я трогаю холодными ладонями лицо и чувствую, что оно горит от стыда. Я не привыкла врать.
– Ну, хорошо, мама, – соглашается Том и останавливает машину. – Если ты настаиваешь. Только ничего не говори Хелен, иначе мне крышка.
Я улыбаюсь его шутке. Из них двоих Том всегда умел расположить к себе. Я вылезаю из машины, отстегиваю ремень и посылаю внукам воздушные поцелуи. Бритта тоже выходит, чтобы обнять меня.
– Я лишь хотела убедиться, что с вами все в порядке.