Найти и обезглавить!

Трудно сказать, сколько времени прошло с начала боя и до того момента, как в нем наконец-то обнаружился победитель. Несмотря на слишком резкие атаки, в которых не было ничего зрелищного, поединок кригарийцев все равно заворожил меня. Я следил за ним не моргая и дрожа от волнения. Которое достигло своего пика, когда ван Бьер опять оступился. Вот только не притворно, а взаправду, и эта его ошибка стала уже фатальной.

Какой прием он хотел на сей раз провести, я не понял. Но, вновь отбив копье, Чернее Ночи не отскочил назад, как часто это делал. Упав на одно колено, он крутанул посохом и подсек опорную ногу Баррелия, заставив ее подвернуться. А затем, не останавливая вращения, шибанул по ней выше щиколотки.

Я не слышал хруста. Зато видел, как голень ван Бьера согнулась в том месте, где она совершенно точно не должна была сгибаться. А в следующий миг Баррелий лежал на дощатом настиле с перекошенным лицом и орал от боли так, что его, наверное, было слышно аж в Фирбуре. Удивительно, как он при этом не выронил из рук копье! Однако какая от того копья была сейчас польза, если он не мог встать даже на колени?

И все-таки первое, что сделал Вирам-из-Канжира, повергнув врага наземь – отнял у него оружие. Которое затем выбросил в пруд. Туда же полетел и нож ван Бьера, тоже отобранный врагом прежде чем ван Бьер сумел им воспользоваться.

Больше всего на свете мне хотелось завопить сейчас «Пощады! Пощады!», но я стиснул зубы и не сделал этого.

Во-первых, Баррелий строго-настрого приказал мне молчать, что бы ни случилось. А, во-вторых, я понимал, что молить Чернее Ночи о милосердии бесполезно. Он поклялся убить «учителя», и он не отступит от своего слова. Так, как до этого без зазрения совести убил прорву народа в Дорхейвене и Кернфорте. Так, как наверняка убьет еще немало людей во имя бога, которому он нынче служил.

Баррелий был в полушаге от смерти, и тут – ни раньше, ни позже! – позади меня раздался шум. Который вроде бы не должен был раздастся, но мне не послышалось. Доска, прикрывавшая лаз на потайной чердак, только что была сдвинута в сторону. И тот, кто ее сдвинул, забрался в мое убежище.

Резко обернувшись, я обнаружил в пяти шагах от себя старую знакомую – Псину. Как она вычислила, где я прячусь, незаметно прицепила веревку и поднялась на такую высоту, да еще с больными ребрами – уму непостижимо. Хотя, пожалуй, от Вездесущей и не такое стоило ожидать. В зубах у нее был зажат нож – очевидно, она так и ползла сюда по веревке, – а глаза лихорадочно блестели.

Трудно было понять, какие чувства ее обуревают: ненависть ко мне или предвкушение близкой добычи. Скорее всего, и то, и другое. Но так или иначе, а я был готов к такому повороту событий. И, хоть и испугался, в растерянность тем не менее не впал.

– А ну замри на месте, тварь! – прошипел я, хватая лежащий под рукой, заряженный арбалет, который Баррелий вручил мне как раз на такой случай. – Сделаешь еще шаг – и я выстрелю!

Даже говори я громко – а я не делал этого, боясь, что меня услышит Чернее Ночи, – мой голос звучал бы сейчас испуганно и жалко. Мой же дрожащий полушепот тем более не мог нагнать на Псину ужаса. И когда она подчинилась моему приказу, в этом, конечно, была заслуга арбалета. А также – моих дрожащих рук. Которые могли в любой момент нажать на спусковую скобу, неважно, собирался я на самом деле стрелять или нет.

– Шон, мальчик мой! Прошу, выслушай меня, пожалуйста! – Нож выпал у Вездесущей из зубов, поле чего ее голос тоже вдруг задрожал, а глаза наполнились слезами. – Лучше и правда убей меня! Ведь если ты не отдашь мне Книгу Силы, мне так и так уготована смерть! И сейчас только ты решаешь, жить мне или умереть! На мне лежит огромная вина перед Плеядой, искупить которую я могу лишь принеся ей эту проклятую книгу. А срок, что дали мне на искупление, истекает уже скоро – в конце осени. Поэтому отныне ты мой судья и палач, Шон! Только ты и никто больше! Но ты же не хочешь мне гибели, правда? Неужели я тебя чем-то обидела? Вовсе нет! Как раз наоборот, это же я провела тебя в банк Штейрхоффа, куда вы без меня ни за что бы не попали! А за все, что случилось потом, я расплатилась сполна, разве не так?… Спаси меня, Шон! Я слишком молода, чтобы умирать! Мне еще хочется жить, выйти замуж, родить детей, увидеть собственных внуков! Не дай мне лишиться всего этого, мальчик! Прошу тебя!..

Встав на колени, она потупила взор и умоляюще сложила руки перед грудью. Ее плечи вздрагивали от плохо сдерживаемых рыданий, а по щекам продолжали катиться слезы.

Вне всяких сомнений Псина играла со мной, пытаясь разжалобить меня. И у нее это неплохо получалось! Еще немного, и я сам был готов расплакаться вместе с ней. Тем более, что на плотине должен был вот-вот умереть Баррелий – мой единственный друг, пусть даже сам он отказывался называть себя таковым. Мое сердце разрывалось от горя и жалости, и это было написано у меня на лице. Поэтому все мои мысли и чувства Вездесущая читала, будто открытую книгу.