Найти и обезглавить!

– Ну, вам-то – забывшим обо мне, старшим братьям, – я был тогда уже ничего не должен. В то время Армидиан остался единственным человеком на свете, кого я по-настоящему уважал. И когда я навестил его, чтобы спросить совета, как мне жить дальше, он ответил: не кручинься из-за пустяков, сынок! Ты ощутил на себе величие силы Громовержца, а, значит, ничто не мешает тебе обратиться в единственно правильную веру. И обрести себе новых братьев, раз уж старые от тебя отреклись.

– И ты в итоге предал не только нас, но и наши традиции? – пророкотал Баррелий. – Ты начал проливать невинную кровь по указке своих новых хозяев? Ты начал собирать банды грязного отребья и свергать неугодных Капитулу правителей? Начал разорять города в мирное время? Каких замечательных братьев ты себе отыскал, Вирам! И как многому они тебя научили!

– Вы первый предали меня, учитель! – Чернее Ночи гневно указал на него пальцем. – А, значит, не вам устраивать надо мной судилище! И да – я на самом деле свергал, разорял и убивал не на войне! Но я занимался этим не потому что кровопролитие доставляет мне радость, а с целями, которые вы с вашими отжившими традициями и взглядами на мир никогда не поймете! И это еще не все! Я скажу больше…

Тут он был вынужден прерваться, потому что в доме послышался громкий треск. А вскоре из дверей высыпала знакомая ван Бьеру, шумная компания.

Трое из пятерых браннеров – те, на которых выплеснулась большая часть кипятка, – выглядели жутковато. Их ошпаренные и покрытые волдырями лица были перекошены от боли. И они, гневно рыча, намеревались расквитаться с тем, кто им ее причинил. Прочие двое островитян пострадали не так сильно. Но ярость товарищей действовала на них заразительно, и негодовали они ничуть не меньше.

Трудно было себе представить, кто смог бы удержать на месте жаждущих отмщения Ледяных Акул. Баррелий на такое вряд ли был способен. И неминуемо схватился бы с ними, кабы не его собеседник.

Увидев Вирама-из-Канжира, хойделандеры вмиг заткнулись и застыли как вкопанные. Так, словно на сей раз их окатили ледяной водой, отчего их пыл и желание драться тут же угасли.

– Пойдите прочь! – рявкнул на них канафирец. – Я дал вам шанс поквитаться с убийцей Тогарра, но вы его упустили! И теперь это мой разговор, а не ваш!

Браннеры, однако, его не послушались: остались топтаться возле дома и угрожающе зароптали.

– В последний раз говорю: пошли прочь! И чтобы я вас больше никогда не видел! – сострожился Чернее Ночи. – Или, клянусь: вы будете иметь дело не с этим человеком, а со мной! Прямо здесь и сейчас!

И посох в его руках, издав зловещий гул, сделал несколько оборотов. Настолько стремительных, что казалось, будто Вирам его заколдовал: растворил в воздухе, а затем вернул ему прежнюю форму.

Этот довод показался Ледяным Акулам убедительным. Пытаясь сохранить остатки достоинства, ошпаренные ублюдки не бросились наутек, как ошпаренные. Они удалились без суеты и спешки, все время оглядываясь и цедя сквозь зубы ругательства. Которые теперь были адресованы не только Пивному Бочонку, но и Чернее Ночи.

Насколько серьезно они восприняли угрозу канафирца, трудно сказать. Я следил за ними из башни до тех пор, пока они, шагая по дороге, не перевалили через горку и не скрылись с моих глаз. Но с глаз кригарийцев они скрылись гораздо раньше. После чего те возобновили беседу, чей тон становился все более угрожающим.

– Не вам судить, меня, учитель! – повторил Вирам-из-Канжира. – Вы, кригарийцы, до сих пор копошитесь в подножной грязи, тратя заработанные на чужой крови деньги на шлюх и выпивку. Капитул Громовержца – вот истинная сила, которая стоит выше всей этой мелочной суеты. Он меняет мир, а вы лишь подбираете крошки с его стола. И при этом у вас хватает наглости заявлять, что деяния Капитула якобы низки и позорны! Служа Громовержцу, я нашел в себе силы простить вас – моих бывших братьев. Я изгнал из себя всю злость и обиду, что у меня к вам были. Но вы на такое всепрощение неспособны, что, в общем-то, меня не удивляет. Хотя оно и к лучшему, что между нами все окончательно прояснилось. Теперь, когда вы преследуете меня и обвиняете в отступничестве, у меня не осталось выбора, кроме как убить любого кригарийца, вставшего у меня на пути. Жаль, что приходится начинать с вас, учитель – с человека, которого из всех выживших кригарийцев я уважал больше всех. Но так выпал жребий, и тут ничего не попишешь. Могу лишь пообещать, что ваша смерть будет достойной, и весть о ней разнесется по всему свету.

– Твое предложение справедливо, и я принимаю его с благодарностью, – ответил Баррелий. – Вот только жаль, не могу пообещать тебе то же самое. Для нас, кригарийцев, будет гораздо лучше, если ты сгинешь в водах Северного океана пятнадцать лет назад, и мы с тобой больше никогда не встречались… И чем ты намерен меня убивать? Своей палкой или предпочтешь иное оружие? Если что, у меня в запасе есть небольшой арсенал, где ты можешь выбрать себе все, что пожелаешь.

– А вас не устраивает мой посох?