— Думаешь, здесь легче?
Понурился двойник, не ответил. А Леха уже напряженно что-то прикидывал.
— Все равно не понимаю, — сказал он наконец с досадой. — Мне-то зачем в село? Ну дослужишь ты за меня здесь… И кто тебя в селе хватится?
— Да тут такое дело… — страдальчески скривив физию, выдавил тот. — В общем… женился я там…
Рядовой Леший обмяк, потом взглянул на меня, как бы приглашая в свидетели.
— Ну не идиот?.. — безнадежно спросил он и, не дожидаясь ответа, снова повернулся к бывшему своему благодетелю. — Дай подумать.
— Долго?..
— До вечера. Виноградники видишь? За ними сливовый сад. Вот будь там ровно в шесть часов… Я к тебе через дыру выйду. А сейчас — свободен!
…Мы долго смотрели ему вслед. А потом вдруг обратили внимание, что в десятке шагов от КПП сидит на бетонке комбатова Маринка и с любопытством нас разглядывает, вывернув морду набок. Черную, с белыми пятнами над глазами.
А я ведь так и не рискнул вытрясти из Лехи всю правду. Пугала она меня. Спросил только:
— Он тебе кто?
Рядовой Леший сердито покосился на меня и не ответил.
Некоторое время шли молча.
— Нет, ну ни хрена себе? — с недоумением промолвил он наконец. — Это что ж за жена такая, от которой в армию сбежишь? В медовый месяц! Хоть бы второго года службы дождался, а то…
— Да, может, жены и нет никакой, — сдавленно отозвался я.
— А что ж он тогда…
— Наврал!.. Может, он там что серьезное натворил… Осторожней, Лех! Приедешь в село, а тебя под суд… Зря ты у него паспорт не проверил. Вдруг там и штампа нет… В тюрьме ты за него сидеть не подряжался! Еще неизвестно, сколько ему дадут…
И погрузились мы вновь в тревожные раздумья. Причем угроза утратить друга пугала меня гораздо больше, чем крушение материалистических воззрений.
Вскоре сверкнул впереди над кронами военнобязанных акаций дюраль нашей «консервной банки».
— Так что ты решил? — спросил я.
— Не знаю еще…
Тут возле штаба завыл ревун — и побежали мы на позиции. В норматив уложились (три минуты). А большего от нас и не требовалось: в ту неделю боевое дежурство нес первый огневой дивизион, а мы-то — второй.
Заняли свои места в кабине, ждем появления лейтенанта. Лейтенант так и не появился, а потом и готовность отменили.
— Ну хорошо! — сказал я. — Допустим, не соврал он. Поменялись вы местами. Он служит здесь, ты живешь с его мымрой… Погоди, не дергайся, дай договорить!.. Но потом-то — дембель! Так и так возвращаться…
— А оно ему надо?
— А тебе?
— Мне — нет! Кончится май — все равно в лес уйду.
— А в розыск подаст?
— Кто? Жена?
— Ну да…
— Пускай подает. Меня не найдут, а его… Ну, тут уж как повезет!.. Чего лыбишься-то?
А лыбился я вот чего: пришло вдруг в голову, что раз поперли из комсомола, то имею полное право верить в леших, домовых и прочих кикимор. Хотя я ведь еще и политинформатор… Да, неловко…
А к вечеру нас вызвал комбат. Какой-то он на этот раз был загадочный.
— А выйдем-ка перекурим, — неожиданно предложил он.
Должно быть, хотел поговорить без свидетелей.
Мы выбрались из недр холма сквозь дверцу в чудовищных железных воротах и, взойдя по пологой бетонной дорожке, расположились в курилке под масксетью. Там уже виляла хвостом Маринка.
Душные азиатские сумерки. Над горизонтом всплывает в сером мареве облако мельчайшей золотой пыли, похожее на обман зрения. Это из невероятной дали мерцает вечерний Ташкент, куда нас иногда отвозят на гауптвахту.
— С тобой все ясно… — Огонек комбатовой сигареты кивает в мою сторону. — А с тобой так… — Теперь он нацелен прямиком на Леху. — «Год интендантства — и можно расстреливать без суда». Кто сказал?
Леха робеет:
— Н-не знаю…
— Генералиссимус Суворов сказал.
Судя по зачину, разговор предстоит долгий. А на часах, между прочим, без четверти шесть. Однако долго комбат говорить не любит:
— Помидорный сезон кончается, огород будем ликвидировать. В ноябре старшина Лень уходит на дембель. Примешь у него каптерку.
— Товарищ майор… — лепечет Леха. — Я ж рядовой…
— Н-ну… накинем тебе пару лычек… — «Дед» Сапрыкин выбрасывает окурок в металлическую емкость посреди курилки и смотрит на часы. — Пора. Сейчас приведете сюда этого…
— К-кого?..
— Сам знаешь кого. А я уж с ним как-нибудь договорюсь.
Привели. Прямиком в бытовку. К тому времени, кроме нас, на позициях не было уже ни души. При виде комбата доставленный дернулся на выход, тут же смекнул, что бежать некуда, и безвольно ослаб.
— Значит, слушай меня внимательно, — прозвучал из-под козырька глуховатый подземный голос. — Слушай и запоминай… Ты. Мне. Здесь. Не нужен. Мне нужен вот он. Уразумел? Завтра же садись и уезжай в свою деревню. А покажешься хоть раз — пойдешь под стражей в милицию. Там тебя мигом отучат по чужим документам жить… Леший!
— Я!
— Проводишь до дыры.
И двое Лех покинули бытовку.
Леший… С какой же, интересно, буквы он сейчас это произнес: с большой или с маленькой? Похоже ведь, что с маленькой…
— Товарищ майор… — чудом подавив нервный смешок, обратился я. — А вот вы мне в прошлый раз два наряда вне очереди объявили… за леших…
Он медленно повернулся ко мне.
— А ты что, не отработал?
— Отработал, товарищ майор!
— Тогда все в порядке…