Найти виноватого

Шон шагнул в сад и пнул ежевичный куст. Он забыл, что шкафчики могут оказаться пустыми, что ему нечего предложить гостям и что гостей у него вдвое больше, чем надо. Все раздражало. Он пнул куст еще раз и зацепился ногой за побеги – они приподнялись, словно крышка ящичка, а под ними обнаружились притаившиеся у стены артишоки.

– Подождите, – сказал он, глядя на них. – Погодите-ка минутку.

Он подошел к ним. Он наклонился и потрогал стебель. Потом повернулся и поглядел на Энни:

– Знаете, что это такое? – спросил он. – Это божественное провидение. Сам Бог велел моей жене посадить эти бедные растения и затем забыть, чтобы мы в великой нужде своей нашли их. И съели.

Некоторые артишоки цвели. Энни не знала, что у артишоков бывают цветки, но они были – багряные, как чертополох, только больше. Идея поужинать ими привела ее в восторг. Этим вечером ее радовало все – дом, сад, новый друг Шон.

Уже месяц они с Марией путешествовали по Ирландии и ночевали в молодежных хостелах, где приходилось спать на пенках прямо на полу в окружении множества других девушек. Она устала от бюджетных ночлежек, дешевой пищи, которую приходилось готовить на общей кухне, от того, что соседки стирают свои носки и белье в раковине и сушат их на спинках кроватей. И вот, благодаря Шону, она выспится в большой спальне с множеством окон, на кровати с пологом.

– Иди сюда, – сказал Шон, помахав ей рукой, и она вошла в сад.

Они вместе наклонились. Маленький золотой крестик выпал из-под ее футболки и висел, качаясь.

– Боже мой, так ты католичка! – воскликнул он.

– Да, – ответила Энни.

– И ирландка?

Она кивнула и улыбнулась. Он сорвал артишок, протянул ей и произнес, понизив голос:

– Так мы с тобой почти родственники, дорогая.

Шон понимал язык девичьего тела, но еще лучше понимала его Мария. То, что девушки положили руки на бедра одновременно, получилось не то чтобы совсем случайно. Едва Энни подняла руки, как Мария скопировала ее жест. Она сделала это, чтобы показать, насколько они неразлучны. Мария хотела войти в жизнь Энни – чем прочнее, тем лучше, и потому сделала так, чтобы они смотрелись двумя одинаковыми статуями на траве.

У Марии никогда не было такой подруги, как Энни. Ей казалось, что никто не понимает ее так хорошо. Раньше она будто бы жила в немом городе, где с ней никто не разговаривал, а только пялился. Марии казалось, что она никогда раньше не слышала звуков человеческого голоса – вплоть до того мартовского воскресенья, когда они пошли в библиотеку колледжа и там Энни сказала без всякой видимой причины: «Как ты уютно устроилась в этом кресле».

В глубине сада на толстых стеблях болтались артишоки. Мария глядела на Энни, которая стояла посреди них, запустив руку в свои густые волосы. Она была так же счастлива, как и Энни. Она тоже оценила броскую красоту каменного дома Шона и прохладу вечернего воздуха. Но не только это делало ее счастливой, было еще кое-что – яркая точка, к которой она раз за разом мысленно возвращалась. Днем раньше в пустом купе электрички Энни обняла ее и поцеловала в губы.

Свет блеснул на золотом крестике Энни. Шон взглянул на него и подумал, что невозможно предугадать, чем обернутся случайные поступки. Так получилось, что в еще не распакованном саквояже оказалась штука, которую он считал бесполезной. Но теперь, когда крестик засверкал, у него голове что-то сошлось, и перед глазами возник указующий перст святого Августина.

Только этот сувенир он и привез из Рима. В последний день, бродя около своего отеля, Шон наткнулся на магазин с религиозной атрибутикой. Хозяин, видимо, догадался по одежде Шона, что деньги у него имеются, подвел его к витрине и показал кусочек кости, который, по его утверждению, был указательным пальцем автора «Исповеди». Шон не поверил ему, но все равно купил реликвию, потому что счел это забавным.

Он повел Энни вглубь сада, подальше от Марии и Малькольма, который так и не решился ступить в грязь. Повернувшись к ним спиной, он спросил:

– Твоя подруга же не католичка?

– Епископалка[28] – прошептала Энни.

– Грустно, – сказал Шон и вздохнув: – А Малькольм, представь себе, англиканин.

Он прижал палец к губам и глубоко задумался.

– А почему ты спросил? – спросила Энни.

Шон пришел в себя и бросил на нее лукавый взгляд. Но обратился ко всем сразу:

– Надо составить план. Малькольм, может, ты соберешь артишоки, пока мы кипятим воду?

Малькольм выглядел мрачным.

– У них же шипы, – заметил он.

– Всего лишь колючки, – сказал Шон и двинулся обратно в дом.

Энни решила, что Шон имел в виду, что воду должны кипятить все трое. Она последовала за ним на кухню, оглядываясь на Марию и улыбаясь ей, а та побежала за ними, размахивая короткими руками. Так или иначе, когда они вошли, Шон сказал:

– Если я правильно помню, жена хранит хорошее серебро в комоде, в коридоре на втором этаже. В красном комоде. На нижней полке, в бумажном свертке. Мария, не могла бы ты сходить за ним? Хоть стол накроем прилично.

Мария замешкалась, прежде чем что-либо ответить. Затем она повернулась и попросила Энни помочь.