Найти виноватого

Энни не очень-то хотелось. Мария была милой, но в последнее время стала слишком уж навязчивой. Куда бы Энни ни шла, Мария следовала за ней. В электричке Мария садилась вплотную. Вчера Энни оказалась зажата между металлической стенкой купе и твердым плечом Марии и поняла, что ей это надоело. Ей захотелось отпихнуть Марию и заорать: «Да дай же ты мне вздохнуть спокойно!»

Ей было жарко, и она уже собиралась толкнуть Марию, как вдруг ее досада сменилась чувством вины. Ну как можно так злиться на Марию просто за то, что та сидит слишком близко? Нельзя же отвечать на привязанность раздражительностью. Энни стало стыдно. Ей по-прежнему было неудобно сидеть впритык к Марии, но она попыталась не обращать на это внимание. Она наклонилась и дружески чмокнула ее в губы.

Теперь же Энни хотелось остаться на кухне и помочь с ужином. Шон заинтересовал ее. Он вел идеальный образ жизни, ему не приходилось работать, он ездил в Рим, когда хотелось, и возвращался в чудесный особняк. Энни никогда не встречала таких людей, а от жизни в ее юном возрасте ей хотелось лишь новизны и приключений. Поэтому она была рада, когда Шон сказал: «Думаю, тебе придется сходить самой, Мария. Энни нужна мне на кухне».

Аккуратно, вслепую Малькольм собирал артишоки. В саду темнело; солнце закатилось за каменную стену, и свет теперь исходил только из дома, освещая кусок газона неподалеку от того места, где присел Малькольм. Раньше он и не подумал бы стоять на коленях, добывая еду и пачкая брюки в грязи, но теперь это не имело никакого значения. Уже несколько недель ему не приходило в голову посмотреть на себя в зеркало, хотя прежде отражение наполняло его гордостью.

Он проводил рукой по толстым стеблям артишоков вверх, пока не нащупывал плод. Так он избегал шипов. Работал он медленно. Его ноздрей достиг запах земли, влажный и природный, и в нем было что-то пьянящее. Он чувствовал, как холодна земля под его коленями.

В темноте казалось, что артишоки не кончатся никогда. Он срывал их, двигался вперед, срывая еще и еще. Он начал двигаться быстрее, и вскоре работа полностью захватила его. Малькольму нравилось собирать артишоки. Он замедлил темп – не хотелось заканчивать.

Лестница на второй этаж оказались большой и длинной, и, взбираясь по ней, Мария перестала переживать о том, что выполняет поручение в одиночестве. Она чувствовала себя свободной вдали от дома и всех тамошних разочарований. Ей нравилась ее одежда, грубая и мешковатая, нравилась короткая стрижка, нравилось то, что они с Энни оказались там, где их никто не найдет, там, где можно вести себя как хочется, а не как положено в обществе. На стене висел старый гобелен – олень, которого рвут на части две гончие.

Она поднялась по лестнице и пошла по коридору искать красный комод. Комоды стояли рядами вдоль стен, большей частью из красного дерева. В конце концов она нашла один, вроде бы более красный, чем остальные, и опустилась перед ним на колени. Она открыла нижнее отделение. Внутри лежал бумажный сверток, и она удивилась его тяжести. Она положила сверток на пол и начала разворачивать. Пока она раскрывала его, металл внутри побрякивал. Наконец последний слой был снят, и вот они – ножи, вилки, ложки: лежат, глядя в одну сторону, и светят прямо в глаза.

Оставшись наедине с Энни, Шон занялся кипячением воды. Он снял кастрюлю с крючка на стене. Понес ее к раковине. Начал наполнять водой.

Все это время он тщательно контролировал каждый жест и думал, каким видит его Энни. Потянувшись к кастрюле, он двигался по возможности красиво. Он (грациозно) поставил кастрюлю на огонь и повернулся к девушке.

Она стояла, прислонившись к мойке, положив руки на края раковины; тело ее изогнулось изящной аркой. Теперь она казалась еще красивее, чем на обочине.

– Раз уж мы одни, Энни, – сказал Шон, – я могу открыть тебе тайну.

– Я готова, – ответила она.

– Обещаешь никому не говорить?

– Обещаю.

Он поглядел ей в глаза:

– Насколько хорошо ты знаешь историю религии?

– Я до тринадцати учила катехизис.

– Тогда ты знаешь про Августина Блаженного?

Она кивнула. Шон осмотрел комнату, будто думал, что кто-то может подслушать. Сделав длинную паузу, он подмигнул и сказал:

– У меня есть его палец.

Энни впечатлил не столько палец, сколько то, что Шон решил открыть ей секрет. Она слушала его вдохновенно, будто приобщаясь к божественной тайне.

Когда Энни флиртовала, она не всегда признавалась себе в том, что флиртует. Иногда она предпочитала отключить разум, чтобы флирт происходил сам по себе, без контроля со стороны рассудка. Будто тело и разум разделялись – тело уходило куда-то за ширму, чтобы раздеться, а разум по другую сторону не обращал на это внимания.

Сейчас Энни флиртовала с Шоном, не признаваясь себе в этом. Он рассказал про свою реликвию и даже обещал показать – в ознаменование того, что они оба католики.

– Но ты не должна никому об этом говорить. Мы же не хотим, чтобы эти еретики вернулись на путь истинный.