Найти виноватого

Ему пришло в голову, что им предстоит волшебная трапеза. Меньше часа назад он разочарованно взирал на пустые шкафчики и думал, что вечер закончится поеданием бутербродов с луком и печенкой в шумном прокуренном пабе. А теперь кухня полна еды.

Невидимый в дверном проеме, Малькольм наблюдал за остальными. И чем дольше он смотрел, не будучи замечен, тем более странное чувство охватывало его. Вдруг он ощутил, что перешел из реальности кухни на другой уровень бытия; он не просто смотрел на жизнь, а прозревал ее. Не был ли он в какой-то мере мертв? Не прошел ли он ту точку, когда человек прощается с жизнью, расстается с нею? У раковины Шон выжимал желтое полотенце, Энни растапливала кусок масла над плитой, за столом Мария держала серебряную ложку в лучах света. Но никто из них, ни один не понимал значения той трапезы, которую они собирались разделить.

И с великой радостью Малькольм почувствовал, как движется вперед, из небытия на замечательную неподвижную землю. Его лицо озарилось светом. Он блаженно улыбался. У него еще было время, чтобы высказаться.

Шон не заметил, как Малькольм вошел в кухню, потому что нес на стол миску артишоков. Артишоки дымились, пар застил ему глаза.

Энни не заметила, как Малькольм вошел в кухню, потому что сочиняла очередное письмо домашним. Она опишет все это – и артишоки, и пар, и сверкающие тарелки!

Малькольм вошел, занял свое место за столом и положил артишоки на полу у себя под ногами. Лица девушек были невероятно прекрасными. И лицо его друга Шона было прекрасным.

Энни толком не обратила внимания на то, что Малькольм начал что-то говорить. Она слышала голос, но не понимала значения слов – просто какие-то звуки издалека. Она все еще пыталась просчитать, какое впечатление произведет ее рассказ, представить семью за столом – мама в очках читает письмо, а маленькие сестры ноют от скуки. В памяти всплыли задний двор, заросший яблонями, вход на кухню, где зимой стоят в ряд мокрые башмаки. Сквозь череду воспоминаний пробивался медленный монотонный рассказ Малькольма, и постепенно до Энни стало доходить, о чем он говорил. Он вел машину. Он остановился у обрыва. Он смотрел на море.

Посреди стола на тарелке благоухали артишоки. Энни потянулась и прикоснулась к одному из них, но он был еще слишком горячим. Потом она посмотрела на профили Шона и Марии и заметила, что им неловко. И после этого полностью осознала смысл слов Малькольма. Он говорил о самоубийстве. Собственном.

Мария представила, как толстый человек средних лет бросается со скалы, и этот образ показался ей нелепым. Она видела, что глаза Малькольма увлажнились, но искренность делала его лишь более чуждым. Может, он и правда собирался покончить с собой, может, этот ужин действительно, как он утверждал, вернул его к жизни, но странно было считать, что она разделит его печали и радости. Мария устыдилась того, что не может заставить себя сопереживать Малькольму (он возвышенным голосом описывал «темные дни», когда от него ушла жена), но это быстро прошло. Она призналась себе, что ничего не чувствует и толкнула Энни ногой под столом. Энни улыбнулась было, но прикрыла губы салфеткой. Мария дотронулась ступней до икры Энни. Энни убрала ногу, и Мария не смогла найти ее вновь. Она водила ногой вперед и назад, чтобы толкнуть Энни и подмигнуть ей, но Энни уткнулась в свою тарелку.

Шон смотрел, как Малькольм поглощает артишоки. Он застал их врасплох и начал есть и говорить одновременно. Вот ведь момент выбрал! Ничто так разрушительно не действует на романтическую атмосферу, которую Шон так хотел создать, чем рассуждения о смерти. Он заметил, как Энни напряглась, ссутулилась, поджала (наверняка) свои чудесные ноги. Смерть, прыжки с обрыва – ну зачем Малькольму рассуждать обо этом сейчас? Как будто им не все равно! В какой-то драматический момент Малькольм решил сказать, что ему приходится заставлять себя верить в то, что он может чувствовать любовь. Много ли он понимает в любви? Не слишком ли быстро он решил, что все прошло? Пять недель!

– Я никогда не думал, что смогу снова наслаждаться простой трапезой в кругу друзей, – говорил он, и Шон видел, как огромная слеза катится по его щеке.

Малькольм плакал, сдирая листья с огромного артишока (даже буря эмоций не помешала ему выбрать самый большой), сдирая листья и окуная их в масло, засовывая их в рот.

– Мы так быстро живем, что не можем осознать ценность нашей жизни! – проповедовал им Малькольм, и казалось, что ближе них у него в жизни никого не было.

Все молчали, внимая каждому его слову, и чувства вывели Малькольма на вершины красноречия, прежде ему неведомые. Как часто люди говорят какие-то незначительные, тривиальные вещи, просто чтобы сказать хоть что-нибудь! И лишь изредка выпадает шанс облегчить сердце, поговорить о красоте и смысле жизни, ее прелести, и добиться того, чтобы вас слушали. Лишь несколько мгновений назад он пребывал в агонии отчуждения от жизни, а теперь чувствует радость общения, делится интимными мыслями, и его тело приятно вибрирует от звуков собственного голоса.