Поверить не могу, что это так сложно. Блин, ну почему? Руки намертво пристают к рулю, и я боюсь посмотреть вправо, потому что знаю, что увижу его не таким, как сейчас, а таким, как тогда, - окровавленным и недвижимым. Блядь, да сотрется ли эта картина когда-нибудь у меня из памяти? Когда мы добираемся до дома, я чувствую невероятное облегчение. Джастин, кажется, ничего не заметил. Вот и хорошо.
Он говорит, что еще какое-то время не станет садиться за руль, и я могу брать машину и ездить на ней в школу. Поначалу я отказываюсь, но со временем меняю решение. Что же мне теперь до конца жизни бояться? Да ни за что! И потом, когда его нет в машине, все намного проще. День ото дня моя уверенность растет, и однажды я вообще перестаю думать об аварии.
В пятницу звонит Дафни и говорит, что Джастин потерял работу и отправился по этому случаю ужинать с бывшими коллегами. Она отвезла его в ресторан и теперь беспокоится слегка, сможет ли он сам добраться до дома. И я решаю, что, пожалуй, лучше будет самому его забрать. Приезжаю в ресторан и вижу его в баре, в окружении всей команды. Для человека, которого только что уволили, он что-то выглядит чересчур радостно.
Пару секунд я стою в дверях. Вообще теперь нам уж точно не о чем волноваться. Практика давно окончена, и никого не касается, что сейчас между нами происходит. К тому же, уверен, как минимум, Синтии точно известно, что во время аварии мы были в машине вместе. Но никогда же не знаешь, что там Джастин подумает по этому поводу.
И вот он видит меня и расплывается довольной и счастливой улыбкой. И тогда я подхожу ближе. Народ меня, конечно, помнит. Еще бы, я же весь такой незабываемый. А Синтия вообще кидается мне на шею, будто мы с ней – разлученные судьбой друзья детства. Это, блядь, еще за что? Потом она спрашивает, что я тут делаю, – прямо воплощенная невинность, типа ничего она не знает. И я объявляю, что пришел за Джастином. А Джастин, тот самый Джастин, что раньше от страха едва в штаны не писал, теперь просто счастливо мне улыбается. И по пути к выходу даже берет меня за руку. Да уж, вот это перемены!
Мне не понять, как он может так легко относиться к потере работы. Но меня это не касается. Вот только теперь ни у одного из нас нет зарплаты, и это сильно меня тревожит. У нас с Джастином все же было очень разное детство. Если Джек терял работу, это значило, что мы потеряем и дом тоже и вынуждены будем переехать. Так вот мы и в Питтсбург попали.
Джастин показывает мне, какие отступные ему заплатили, и только теперь мне становится ясно, как много он получал и к какому уровню жизни привык. И от этого мне еще неспокойнее. Я никогда не знал, сколько получает мой отец. Думаю, что и мать не знает тоже. В нашем доме это просто не обсуждали.
Спустя две недели он вдруг говорит, что нашел работу. Устроился менеджером в Картинную Галерею Сидни Блума. Бля, да у него крыша поехала! Променять высокооплачиваемую руководящую должность в крупной компании на убогую галерею? У него там зарплата, наверно, вдвое меньше будет! Безумие какое-то! Но проходит день или два, и я вдруг понимаю, что ему, правда, нравится его новая работа. А это чего-нибудь да стоит.
Мои же дела таковы: я получаю предложения от нескольких вузов, но попаду, скорее всего, в Питтсбургский Университет. Туда, куда я меньше всего хотел. Я вроде как надеялся свалить в другой штат. Но, во-первых, далеко не все университеты предлагают стипендию, полностью перекрывающую плату за обучение. А, во-вторых, раз я теперь дома больше не живу, мне уже ведь и не обязательно уезжать из Питтсбурга. Питт – очень престижный вуз, и продолжить образование я смогу в «Высшей бизнес-школе Катца». И вот это и правда будет круто.
Наконец, меня приглашают на встречу с комиссией по стипендиальным вопросам Питтсбургского университета. Я рассказываю об этом мистеру Симмонсу, и он прямо лопается от радости и убеждает, что меня, значит, уже, считай, утвердили, просто хотят познакомиться поближе. Я все же стараюсь заранее не обнадеживаться, там видно будет. В общем, в среду я прибываю в Питт, и вот тут-то все дерьмо и всплывает. Блядь, я должен был догадаться, что тайное когда-нибудь станет явным. Так всегда бывает.
Вот я вхожу в аудиторию, весь такой в костюме от Hugo Boss, - и сразу же натыкаюсь взглядом на парня, отлично знакомого мне с прошлого августа. И в голове тут же всплывает, как он сидел у Джастина в кресле и таращился на меня, пока я дефилировал по лофту в одном полотенце. Дейв? Дуг? Дэн! Вот пиздец!
Пожилой мужчина, сидящий рядом с ним, представляется мне как декан Рейнолдс. А затем представляет своих коллег: Дэна – доктор Фуллер, завкафедрой естественных наук, и второго парня за столом – доктор Брукнер, завкафедрой английского языка. Да еб твою мать! Это же Бен, охранник из «Вавилона». Бля, моя жизнь – гребанная мыльная опера!