Наивный и сентиментальный писатель

Но если центр есть, не обязательно точно понимать, где он находится. Напротив, для нас, читателей, это правильное и желаемое свойство романа. Если центр очевиден, если свет слишком ярок, смысл романа сразу становится ясен и удовольствие от чтения сменяется скукой. Читая стандартный жанровый роман – фантастический, детективный, любовный, – мы не задаемся вопросом о настоящей теме, как Борхес над «Моби Диком». Центр такого романа точно такой же, как в других подобных книгах, которые мы уже читали, – меняются только приключения, антураж и персонажи. Читая жанровые романы, за исключением произведений нескольких подлинных творцов (в фантастике это, скажем, Станислав Лем и Филип К. Дик, в психологическом триллере – Патриция Хайсмит), мы совершенно не ощущаем напряжения и любопытства, связанных с поисками центра. Возможно, по этой причине авторы этих романов на каждой второй странице добавляют саспенса и интриги. При этом, читая подобную литературу, мы чувствуем себя спокойно и уютно, как дома, поскольку не тревожим себя экзистенциальными вопросами о смысле жизни. Более того, мы и читаем ее именно для того, чтобы ощутить уверенность и спокойствие – как дома, где мы твердо знаем, где что лежит. Что же до «серьезных» романов, то нужду в этих советчиках, открывающих нам смысл жизни, мы испытываем по той причине, что не можем чувствовать себя в этом мире как дома. Связи современного человека с миром, в котором он живет, сильно повреждены (в этом смысле он перестал быть наивным и стал сентиментальным); утверждать, что он читает роман, чтобы почувствовать себя в нем как дома – значит, подобно Шиллеру, находить общее между состоянием души и литературным жанром. В молодости, в годы душевной неудовлетворенности, я сильнее, чем сейчас, ощущал потребность в серьезной литературе, а также в философии и религии. Уверен, что никогда не забуду романы, которые читал тогда, отчаянно, как будто это был вопрос жизни и смерти, пытаясь найти центр. То, чему я научился у Толстого, Стендаля, Пруста, Манна, Достоевского и Вулф, помогло мне создать самого себя, сформировать свои нравственные принципы и взгляды на мир.

Некоторые писатели, зная, что центр романа постепенно появляется в процессе работы, не составляют заранее никакого плана. Уже потом, когда центр обретает очертания, они решают, что следует сократить, а чему уделить больше места, какой персонаж вышел плоским, а кого лучше вовсе убрать. Другие авторы сразу определяют, каким должен быть центр романа, и стараются ни на шаг не отступать от задуманного. Второй путь сложнее, особенно в самом начале работы. Толстой вложил огромный труд в изменение и переписывание фрагментов и целых глав «Войны и мира». Но поразительнее всего то, что центр романа за четыре года так и не изменился. В конец эпопеи Толстой помещает такое пространное рассуждение о роли личности в истории, что сразу становится понятно: автор хотел, чтобы читатель поверил, что тут-то и следует искать главную идею, цель, центр всего произведения. Но для нас, тех, кто читает Толстого сегодня, главное в «Войне и мире» другое: невероятные внимание и сочувствие, с которыми автор описывает повседневную жизнь героев во всех ее подробностях, и ясный, открытый, острый взгляд, видящий все их судьбы как единое целое. Когда книга заканчивается, в памяти читателя остаются не рассуждения о смысле истории, а ощущение хрупкости человеческого бытия и огромности мира, в котором мы ищем свое место. Ну и конечно, мы не забудем того удовольствия, с которым наблюдали, как страница за страницей высвечивается центр романа. Читательское удовольствие в этом смысле не менее важно, чем намерения автора.