Однако оставался еще один человек, которого надо было уговорить. В первой стадии переговоров Рик не участвовал – они в основном касались Роджера и Дэвида, – но при воссоединении группы без Рика было никуда. Раз уж выступаем, надо все сделать как следует. Уговаривать не пришлось – Рик сказал «да», хотя и дрогнувшим голосом, слегка пугаясь перспективы добровольно ступить на территорию, которая некогда была для него какой-то гладиаторской ареной.
Несколько недель жернова слухов работали почище мельницы для перца в итальянском ресторане, и наконец к воскресенью новости официально вырвались на волю. Дэвид выпустил официальное заявление, в котором совершенно справедливо сказал, что «любые прошлые ссоры между Роджером и группой в таком контексте представляются совершенно пустяковыми». Роджер, отвечая на обвинения в том, что, мол, пожилые рок-музыканты нашли повод продвинуть свою дискографию, злорадно парировал: «Циники станут насмехаться. И насрать на них!»
Для авторов передовиц поистине настал праздник. Топоры зарыты, склоки забыты. Центральные газеты и кое-какие таблоиды кишмя кишели эскадрильями летучих свиней. С нами связался Ричард Кёртис – сказал, что, если группа способна договориться о сет-листе, саммит «Большой восьмерки» наверняка сумеет выдать конкретные обязательства и решить проблемы Африки.
Невесть почему наши внутренние трудности – ничем не отличавшиеся от трудностей многих других групп – были раздуты до мифических пропорций и обернулись величайшей междоусобицей в истории рок-н-ролла. Все это пережив, я могу честно заявить (и, надеюсь, наглядно отразил в книге), что никакой Третьей мировой войны между нами не было – а если и да, должен сказать, мне выпала славная война.
Меня повеселила пародия Тоби Мура в «Таймс»: читатели получили возможность «эксклюзивно заглянуть» на репетиции группы, где все мы сидим в студии, а толпа адвокатов совещается, можно или нельзя играть фа-диез. Еще мне понравилось приписанное мне замечание о том, что рок-н-ролл – это «склоки, упреки и адвокаты». Одна газета также доложила, что сестра Сида Розмари спросила его, что он думает о нашем воссоединении. Он вообще не ответил, сказала Розмари. «Он больше не Сид», – пояснила она. Уже много лет назад он снова стал Роджером Барретом.
Едва решение было принято, одной из первоочередных задач стал выбор репертуара. Поначалу это обсуждали Роджер с Дэвидом, а Боб подсказывал. Лично я попросил выбрать что-нибудь не очень быстрое…
Когда до концерта оставалось десять дней, мы вчетвером собрались в лондонском отеле «Коннахт», чтобы выбрать окончательно. Время поджимало, и мы сразу перешли к делу. Мы захватили с собой видеозаписи – кое-что с шоу Роджера, кое-что с последних туров
Для репетиций мы на три дня забронировали
Пришел Дик Пэрри со своим саксофоном, Кэрол Кеньон пела бэк-вокал на «Comfortably Numb». Кроме того, мы сумели собрать бригаду старых соратников, включая Фила Тейлора (нашего самого старого сотрудника), моего барабанного техника Клайва Брукса и Колина Лайона, гитарного техника Роджера. За микшерным пультом сидел Энди Джексон, за звуком телетрансляции присматривал Джеймс Гатри. Мы все стали немного старше и, возможно, чуток мудрее – дискутируя о том, как что играть, мы даже пережили здоровые творческие разногласия, не взорвав все к чертям. Некоторое напряжение возникло, когда Рик заговорил о басовой партии, которую Гай Пратт сыграл однажды на наших гастролях (вскоре после тура «The Division Bell» Гай женился на дочери Рика Гале). Роджер в ответ заявил: «Рик, чем вы там с зятем заняты у себя дома, меня не касается».