Наизнанку. Личная история Pink Floyd

Настоящую же сенсацию пресса проворонила: наш ведущий певец, гитарист и автор песен уже всерьез распадался на куски. Не то чтобы мы не замечали, просто, с нашей точки зрения, у Сида бывали хорошие и плохие дни и плохих дней становилось все больше. Ослепленные желанием стать успешной группой, мы внушали себе, что он эту фазу перерастет. Однако другие люди из нашего окружения смотрели более трезво. Джун Чайлд была на этот счет вполне откровенна: «Сид подсел на кислоту. Можно закидываться кислотой и жить нормально, но если у тебя по три-четыре трипа каждый день…»

Сид на записи «The Piper at the Gates of Dawn».

Сид жил в квартире на Кромвель-роуд, которую Питер Дженнер припоминает как «жуткую дыру, где Сид закидывался кислой». Мы никогда не отваживались входить внутрь – просто подбирали Сида у двери и ехали на репетиции или концерты, не контактируя с другими обитателями квартиры. Ходили слухи, что там опасно пить из стакана, даже воду, если ты не налил ее сам, потому что все было буквально нашпиговано кислотой. Мы с таким миром сталкивались редко. В то время Роджер, Рик и я по-прежнему хранили преданность студенческой культуре – пиво и изредка крепкие напитки. Куда яснее мы видели, как стиль жизни Сида сказывался на наших концертах.

Во время «14-Hour Technicolour Dream» Сид был вымотан, как и все мы, однако его состояние оказалось куда тяжелее. Тогда за ним присматривала Джун Чайлд: «Сперва мы никак не могли найти Сида, а затем я обнаружила его в гримерке, и он был… вообще не с нами. Мы с Роджером Уотерсом подняли его на ноги и вывели на сцену. У Сида была белая гитара, и мы надели эту гитару ему на шею; он появился, и публика, конечно, пришла в дикий восторг, потому что Сида очень любили. Группа заиграла, а Сид стоял столбом. Гитара висела у него на шее, а руки вяло болтались».

Вскоре после этого мы должны были выступать на Виндзорском джазовом фестивале. Концерт пришлось отменить. Сид страдал от «нервного истощения» – такая формулировка была представлена музыкальной прессе. Когда мы отказались, нас заменили беднягой Полом Джонсом. Пол тогда как раз откололся от Manfred Mann и с успехом исполнял ритм-энд-блюз сольно. Выйдя на сцену, он крикнул: «Любите соул?» В ответ собравшиеся внизу «дети цветов» дружно завопили: «НЕТ!!!», и на сцену полетел целый град хипповских бус и пивных банок. Мы тем временем смущались и бесились из-за отмен, а наши менеджеры искали выход.

Сначала мы много говорили и ничего не делали (главным образом потому, что не было практически никакой информации о том, как справляться с наркотической зависимостью), а затем Питер организовал Сиду консультацию видного психиатра Р. Д. Лэйнга. Кажется, Роджер отвез Сида в северный Лондон на эту консультацию, но Сид отказался разговаривать, так что Лэйнгу особо нечего было делать. Тем не менее он высказал одну неожиданную гипотезу: да, вполне возможно, Сид испытывает серьезное расстройство сознания или даже безумен. Но также возможно, что проблема в нас, остальных членах группы, которые добиваются успеха во что бы то ни стало и заставляют Сида следовать нашим амбициям. Возможно, Сида окружают безумцы.

Отбракованный снимок с групповой фотосессии, отметившей переход от брыкающихся людей, только что подписавших контракт с EMI, к чуть более вдумчивым и гораздо более сильным концепциям.

Еще Роджер позвонил брату Сида и сказал, что мы за Сида очень беспокоимся. Брат приехал в Лондон, повидался с Сидом и заявил, что все будет в порядке. Так оно повторялось снова и снова. Сид был не в форме, но потом наступал сфокусированный период и все мы думали: классно, он снова пришел в норму.

В конечном итоге было решено отправить Сида на Форментеру, островок неподалеку от Ибицы, вместе с доктором Сэмом Хаттом, который только что отучился и хотел отдохнуть там и обдумать свое будущее. Сэм выступал в роли домашнего, «личного» доктора андерграунда и симпатизировал наркоманам и музыкантам: Сэм играл в Boeing Duveen and the Beautiful Soup, позднее выступал под именем Хэнка Уэнгфорда и вполне представлял себе жизнь артиста. «Я был очень хипповым доктором. Стоит только вспомнить наряд, который я носил в больнице в Лето Любви. Вместо белого халата – длинный жакет без рукавов из розового индийского шелка с узором из лиловых сперматозоидов и с золотистой муаровой подкладкой. И клеша из ткани под Уильяма Морриса».