Накануне

– Это ты в душу свою посмотри, Ронни, детка! – процедила Кэм. – Ой, нет, прости… у тебя ведь нет души! Вся в отца, яблочко от яблоньки…

Энни подалась ко мне, ее лицо было так близко, что я чувствовала запах апельсинового «тик-така», который она сосала, ожидая моего появления.

– Ты, блин, с первого класса всю школу доставала. Думаешь, ты неприкасаемая, все перед тобой в штабеля складываются, потому что тебя обожают? А тебя все ненавидят, Ронни. Ты заслужила все, что свалилось на твою голову. Твой отец – худший ублюдок-аферист со времен Берни Мейдоффа, и его упрячут за решетку. И, блин, ни шанса, что ты и твоя мамулечка выйдете сухими из воды.

Кэм подошла к ней.

– Карма – та еще сука, Вероника, – проворковала она. – Но не такая сука, как ты.

И эта троица удалилась, взявшись за руки, как дети в песочнице, и заливаясь смехом.

* * *

Как и было обещано, тем же вечером забрали папочку. К тому моменту гостей наконец-то выпроводили – для этого пришлось вызвать упирающегося Кристофера. Похоже, ему было жаль нас, жаль, что нам приходится переживать такое.

Жаль, да не очень.

Когда в квартире наконец стало пусто, мама сбросила туфли и, не снимая вечернего платья, устало опустилась на диванчик с бокалом вина в руке.

Она достала из кармана крошечную баночку и вытряхнула себе на ладонь несколько маленьких белых таблеток, а потом запила их вином. Тут даже я поняла, что дело совсем плохо.

Наконец-то я смогла положить голову ей на колени и свернуться в клубочек. Мама гладила мои волосы и даже не возмутилась, что я пачкаю румянами ее белоснежное платье. Сказать, что это была меньшая из наших проблем, было бы… верхом преуменьшения.

– Когда он вернется? – Мой голос дрогнул.

– Не знаю, m’hija, – призналась мама. – Люди, которые его арестовали, уже давно на него охотились.

– Но… он ведь невиновен, правда? Он не может быть виновен. То, что сказала Кэм… Это не может быть правдой.

Мама промолчала. Я чувствовала, как поднимается и опускается ее грудь с каждым вдохом. От мамы пахло фрезией и туберозой, ее любимыми духами. Этот аромат больше никогда не будет ассоциироваться у меня с полной безопасностью.

– Что теперь? – спросила я.

– Ну… – протянула мама. – Вся его собственность под арестом, по крайней мере сейчас. А значит, наш бюджет… под серьезным ударом.

– Мы банкроты.

– Не совсем. Не по меркам большинства людей. Но нам придется несколько… изменить наш жизненный уклад.

Я встревоженно села.

– В каком смысле?

– Ну, во-первых, наша квартира. Расходы на нее просто невероятные. Сдавать ее в аренду запрещено, но я надеюсь, что смогу получить на это разрешение. Что бы кто ни говорил, парочка друзей в местных комитетах у меня осталась.

– Сдавать в аренду? А куда мы поедем? В Хэмптон? В наш загородный дом?

Не идеально, но и не худший способ провести лето. Мама покачала головой.

– Хотела бы я, чтобы это было возможно, m’hija. Но дом принадлежит твоему отцу. Мы не сможем пользоваться его собственностью, пока его не освободят.

– Пока не докажут, что он невиновен.

– Пока не освободят, – поправила меня мама, ничего не объясняя. – Так или иначе.

– И куда же мы отправимся?

У нас была семья, конечно, много родственников, но я сомневалась, что мама обратится к ним за помощью в столь ужасный для нас час. Это уже вопрос гордости.

– Ну… – Мама отставила бокал вина. – На самом деле я уже обо всем договорилась. Я знала, что надо быть готовой ко всему.

– Ты знала! Ты знала, что это случится, и ничего мне не сказала?

– Я пыталась защитить тебя. Да, я волновалась, но надеялась, что все уладится. Что до этого не дойдет.

– Наверное, я понимаю, почему ты так поступила. – Я взяла маму за руку, сжала ее пальцы. – О чем же ты договорилась?

– Помнишь городок, в котором я выросла?

– Э-э, смутно. Крошечный городишко в стиле картин Нормана Роквелла и мюзикла «Бригадун»: кленовый сироп, молочные коктейли и ритм-н-блюз?

Мама рассмеялась.

– Вроде того. Но не только.

– Не обижайся, но не похоже, что в этом городке есть что-то еще.

– Не все так плохо, – заверила меня мама. – Вот увидишь.

– Это на севере штата, да? Ривервейл?

– Да, по Северной железной дороге. Ривердейл.

– Ну хорошо, – простонала я, стараясь сохранять присутствие духа. Это было нелегко. – Наверное, надо упаковать юбки в стиле солнце-клеш и белые носочки.

Мама крепко обняла меня.

– Поторопись, m’hija. Мы уезжаем завтра.