Накануне

Рабочий в заячьей шапке с наушниками перебил, хмурясь, теребя винтовочный ремень:

— Зря вы, товарищ Вавелинский, распространяетесь. Какие тут долгие разговоры? Помещение нами занято? Занято. Здание наше? Наше. Стало быть, располагаться надо, как удобней Совету. С того, что ли, краю начнем?

Он показал дулом винтовки вправо и, не дожидаясь ответа, пошел. Рабочие повалили за ним. Вавелинский досадливо дернул галстук и двинулся следом.

— Постойте, — сказал ошеломленный все еще Энгельгардт. — Совет? Какой Совет?

— Рабочих депутатов, — с готовностью отозвался, приостанавливаясь, Вавелинский. — В пятом году — вы должны помнить — был такой Совет. Из выборных от заводов и фабрик. И теперь такой будет. Я, собственно, даже принял на себя обязанности секретаря… Мы и рабочих уже оповестили, что Совет поместится здесь…

Он поклонился — не понять: насмешливо или почтительно — и побежал за остальными.

Совет рабочих депутатов — в Таврическом? Энгельгардту зло вспомнился белый снег во дворе: теперь, будьте спокойны, затопчут.

Висельники эти нагрянули из «Крестов». Стало быть, и тюрьмы и мосты взяты.

Глава 41 Суд в огне

Мосты были взяты. Но не так, как мечтал Мартьянов, рассказывая комитету в ночь на 27-е план своего «маневра». Еще шли по заводам утренние митинги и сборы и только что доставлены были Сергеевым из захваченного Арсенала уцелевшие от «разбора» винтовки и револьверы, когда в тылу мостов появились уже бесстройные, но грозные ватаги волынцев, литовцев и преображенцев. Мостовые заставы после короткого боя спешно отошли или рассыпались. Восставшие роты бросились в Заречье, братаясь с рабочими. Разгромлены ими последние, не захваченные еще в прошлые дни полицейские участки, в осаду взяты казармы Московского полка, где заперты были обезоруженные солдаты под караулом офицеров, фельдфебелей и прочих "барабанных шкур", бивших пулеметным огнем по подступам к казарменным входам. Занят Финляндский вокзал, где тотчас провозгласил себя комендантом никому не известный дотоле, но объявивший себя социал-демократом (без определения фракции) вулканически энергичный рыженький военный врач. Во все стороны по неезженым улочкам, кренясь на ухабах, понеслись грузовики, перегруженные бойцами. Красные флаги повсюду. И весь город — на улицах.

Взяты были «Кресты» — без крови, одною угрозою взрыва ворот несуществующим динамитом. И следом за освобожденными «политическими» тяжелой, шаг к шагу нараставшей лавиной хлынули выборжцы через мост на Литейный.

В лавине этой оторвалась от своих, затерялась Марина. С расстрела у гостинодворской часовни на Невском она ушла с айвазовцами опять, по-прежнему «своей»: под посвист павловских пуль сошла ненужная, неверная взаимная обида, нагнанная жгучей болью за товарищей, выбитых из строя в самый боевой, самый радостный момент; по-старому пожал Марине руку Иван, по-старому улыбнулся товарищ Василий, — за поворотом улицы, когда, выйдя из-под огня, вновь строилась, выравнивалась, подсчитывала потери колонна. По улыбке Василия сразу поняла Марина: конечно же, он и тогда еще, у Арсенала, поверил, что ни при чем в куклиноком аресте эта плакавшая у нелепой, горластой мортиры робкая девушка; иначе — разве бы он их отпустил? Поверил, — только выдержал время, заставил до конца додумать и пережить то, что могло быть от необдуманного, неверно сделанного поступка. О Наташе он только одно слово спросил:

— Жива?

И от этого слова у Марины захолонуло на сердце: ведь она… нарочно не оглянулась, когда побежала с другими. Неверно. Гадко. Не так надо было. Она ответила еле слышно:

— Не знаю.

Василий покачал головой чуть-чуть. Но сильней и не надо. Ясно же, ясно. Опять она поступила не так. Нельзя было бросать.

Она так и сказала Ивану. Иван понял, сдвинул брови.

— Теперь уж… все равно. Не исправишь. Где ее теперь найдешь…

Да и некогда было. Весь вечер, всю ночь на Айвазе шла лихорадочно подготовка к завтрашнему дню. Всю ночь на дворе и на лестнице главного входа — всегдашних местах общезаводских митингов — пришлось Марише говорить: и снаряжавшимся к завтрашнему бою рабочим, и женам, тревогою за мужей согнанным на заводской двор. А с утра вышли. И еще не доходя моста, Марина оторвалась от своих, выступая на уличном митинге.

Да они и не старались найти айвазовцев: все кругом были свои, родные. Людская крутая волна несла, неистовому ее напряжению радостно и легко было отдаваться без думы. Со всеми вместе бросилась Марина в кипевшую водоворотом у запертых Литейных арсенальных ворот толпу, со всеми вместе била каким-то в руки попавшим обломком в ржавое железо створов, под выстрелами оборонявшей здание охраны, под штурмовой, победный тысячеголосый крик. И со всеми вместе сквозь цеха и переходы, увлекая арсенальцев, вновь бурным бегом вырвалась на улицу: впереди где-то снова трещали выстрелы.

— На Кирочной засада! Стой!.. Шагом, шагом, товарищи! Осторожней!..