Накануне

- Так-так... - протянул батальонный. - Речистый ты, оказывается, как я посмотрю, Мартьянов. Как по-нынешнему говорится: оратор. И народ крепко любишь, видать: за это тебе похвала и честь, от меня первого. Только с мысли верной тебя кто-то сбил: если ты народу радеешь, в первую очередь должен бы роте разъяснить, что за самовольный выход полагается военно-полевой суд; половину на расстрел, половину на фронт, на передовые позиции, в самое опасное место; семьи, по отобрании имущества, - в ссылку. Только лютый враг мог такое присоветовать вам - эвакуированным, то есть по гроб жизни освобожденным от боевой опасности.

- А приказ? - крикнул из рядов неуверенный голос. - В канцелярии приказ об отправке лежит, знаем!

- Приказ? - изумленно поднял брови полковник. - Это вам какой же... оратор... эдакую подлейшую ложь? Никуда и никогда рота не тронется. Не только что на фронт, но и на улицы: из казармы ни шагу. Честным словом удостоверяю, и вот, крестным знамением. - Полковник перекрестился широким крестом, не снимая папахи. - На обман взял вас немецкий шпион, подосланный, не иначе. Под расстрел обманом подвести честных солдат: нас тут горсть, притом безоружных, а в Питере двести тысяч верного царского гарнизона. Своих немцев хотел выручить: Вильгельму ж конец приходит, бьют его союзники насмерть, не сегодня-завтра мир, всем, за родину честно стоявшим, великие от государя императора будут награды. А вам... Казни такому мерзавцу мало!

Мартьянов шевельнул винтовкой. На штык взять полковника?.. Но солдатские лица вдоль по шеренге насуплены и растеряны, глаза в землю. Мир. Награды. По двести штыков против каждого. И оружия, действительно, нет.

Сразу надо было. А теперь - похоже, что поздно.

Поздно. Полковник улыбнулся, покивал благодушно.

- Ну, господь с вами: грех да беда на ком не живут. Замутили вам было головы, вижу. Да к честному никакая вражья, изменническая зараза не пристанет. Я вас, слава богу, не первый день знаю: честные вы, отечеству истинно преданные ребята. Накатило - прошло! Так и быть, взыскивать ни с кого не буду. В казарме сейчас отец Георгий молебен служить будет по случаю победы над немцами: кстати и свое прегрешение замолите. Налево кругом, марш!

И сам двинулся первый, с левой ноги, по-строевому. Четко отбил поворот фельдфебель, в шеренгах - минутная дрогнула как будто заминка, но тотчас мотнулись в одном, в другом ряду, обертываясь на месте, папахи, перемешались лица с затылками, затопотал шаг, с десяти на сто, на двести, на четыреста ног. Колонна двинулась, подравниваясь на ходу, к дверям казарменного помещения. Фельдфебель на фланге вышагивал, радостно вынося в такт ноге руку, приговаривая ласковым, поощрительным баском:

- Ать, два! Ать, два!

От дальнего флигеля гурьбою спешили, оправляя револьверные кобуры, офицеры. Перед ними трусил в епитрахили, с крестом и евангелием в золотом, кованом переплете, волосатый и чернявый поп.

Последним повернулся дежурный винтовочный взвод. Молча, друг на друга не глядя. Не все, однако, пошли: часть сбилась в кучу. Примкнувший к задней шеренге, когда стали строиться, Ивасенко подошел к Мартьянову.

- Ты чего ж это... сдал?

Мартьянов ответил угрюмо:

- Все равно не вышло б дело. Не тот в ребятах заряд... Казарма - она казарма и есть...

- Ну и что? - обидчиво откликнулся голос. - Мы разве против народу? А только на рожон переть действительно смыслу нет. Зазря шею сломаешь...

- Зазря! Развесил уши! - гневно крикнул Ивасенко. Мартьянов, поджав губы, молчал. - Он же обманет, полковник твой.

- Обманет - тогда и разговор будет: все равно пропадать, - ответил солдат. - А я так думаю: расчету ему обманывать нет.

Кучка вкруг Мартьянова понемногу редела: один за другим отходили солдаты, особо осторожно как-то неся винтовки, словно боясь брякнуть, особо осторожно ступая по снегу. Кто-то за мартьяновской спиной цокнул языком сожалительно:

- Что ж теперь будет? Заберут тебя, Мартьянов, как пить дать.

- Ну, это брось! - оборвал другой. - Не выдадим!

- Выдашь! - резко сказал Ивасенко. - Уж раз дошло, что стадом назад, молебен петь, - теперь до последнего докатится рота.

Мартьянов вскинул винтовку на плечо.

- А ну, кто со мной? Я в помещение назад не пойду. Пусть лучше в бою убьют, чем на задворках где расстреляют.

Солдаты кругом дрогнули, переглянулись.

- Куда? Пропадешь пропадом... Нас тут действительно, если считать, горсть. Что мы супротив всего гарнизону. На каждого по десять тысяч придется... Так, брат, и богатыри не воевали...

- А рабочие? - оборвал Мартьянов. - Рабочие у тебя не в счет.

- Рабочие что! С голыми руками ходят.

- То-то и есть! - загорячился Мартьянов. - С голыми руками - и то идут. А у нас подсумки полные: боевой комплект патронов начальство выдало, не поскупилось. За кого рабочие встали? За себя, что ль, одних? За всех, и за нас, за весь народ. Так что ж это: безоружные в бой, на смерть пойдут, а мы с оружием за стенкой ждать будем?.. Неволить я, между прочим, никого не неволю. А за себя пойду!