- Для нерешительных! - перебила гневно Александра. - И все наше горе в том, что вы не умели быть достаточно решительным. Самодержец! Одного знака довольно, чтобы любой человек потерял все: честь, имущество, жизнь... Все должны были дрожать перед вами, а вас никто не боялся... И вот - результат. С этим должно быть покончено раз навсегда. Когда мы вернемся, вы должны стать грозным царем.
Николай вздохнул и сел на стоявший у стола, по дороге, золоченый, зыбкий стульчик.
- Я буду грозным.
Дверь распахнулась. Высокий старик в сюртуке вошел, вздрагивающей рукой разглаживая седые бакенбарды. Александра торопливо и истово перекрестилась.
- Боже, заступи нас. Что-нибудь случилось, граф Бенкендорф? На вас лица нет.
- Неслыханно! - Бенкендорф перевел дух и склонился в глубоком поклоне. - Ваши величества извинят, что я осмелился войти без доклада. Но... обстоятельства... Во дворец ворвался какой-то бандит...
- Один? - взблеснула глазами Александра. - Разве во дворце двери открыты каждому проходимцу и нет караулов?
Бенкендорф оскалил злобно желтые крупные зубы.
- В этом все и дело, что он взбунтовал караулы.
- А офицеры? Они - наши! Я утром еще говорила с командиром батальона, и он...
- Два десятка шашек - против восьмисот штыков. Верная смерть.
- Демоны! - прошептала Александра. - Надо было позвонить Корнилову.
- Мы пытались, но... телефонная станция занята его людьми.
Александра уронила руки.
- Зачем? - глухо спросил, помолчав, Николай.
Бенкендорф отвел глаза.
- Насколько я мог понять... революционный сброд Петрограда не хочет допустить вашего отъезда в Англию, государь...
- Что! - Александра поднялась, ярче стали на щеках багровые пятна. Но ведь правительство решило...
- Эта орда, очевидно, не считается с ним. Субъект, назвавший себя комиссаром Совета, лично разместил посты: тройным оцеплением дворец отрезан от мира. Подлые стрелки поклялись, что через их заставы не проберется и мышь и повиноваться они будут только Совету. У единственного оставленного входа на половину императора - утроенный караул. Им мало этого! Они накладывают замки на двери.
- Значит, мы замурованы?
- Не волнуйся так, Аликс, - пробормотал Николай. - Очевидно, придется отложить на время.
Он посмотрел на графа и дрогнул.
- Гофмаршал! Вы не все сказали.
Старик опустил голову.
- Вы угадали, государь.
Александра спрятала лицо в ладони.
- Нет, нет, ради Христа, граф. Не надо! Не надо! Мое бедное сердце не выдержит.
- Успокойтесь, ваше величество.
Она прошептала сквозь пальцы, сжимавшие рот:
- Цареубийца, да?
Бенкендорф молчал. Он видел мандат. Там сказано: "особо важный государственный акт". Какой иной смысл может иметь слово "акт" для этих разбойников. И из кармана тулупа - рукоять пистолета.
Николай потер лоб.
- Это... очень неожиданно, признаюсь. Я был сегодня особенно хорошо настроен. Они... в самом деле требуют моей головы?
- Нет, нет, ваше величество, - торопливо проговорил гофмаршал. - Об этом не было даже намека. Комиссар потребовал только, чтобы вас... предъявили ему... он имел несказанную дерзость именно так выразиться... Для... поверки.
- Только и всего? - с облегчением воскликнул Николай и даже притопнул шпорой. - Пожалуйста, сколько...
Он остановился на полуслове и оглянулся испуганно: в наступившей тишине резко и жутко прозвучал истерический смех Александры.
- Предъявить... императора! Как последнего, лишенного прав арестанта, воришку, ничтожество... И кому! Посланцу взбунтовавшейся черни! Позор, которого потом реками крови не смыть... Это хуже, чем цареубийство!
- Не идти? - испуганно сказал Николай. - Не идти, ты думаешь... А ты... ты полагаешь тоже, что мне лучше не идти, Бенкендорф?
Бенкендорф пошатнулся и стал на колени.
- Ее величество правы. И я до последней минуты с должной стойкостью отказывался доложить вам об этом чудовищном требовании. Но когда мне шепнули... комиссар это скрыл, он делал вид, что он один, - когда мне шепнули, что ко дворцу подошли пулеметчики и Семеновский полк... Они побратались уже с караулом. И если...
- Семеновцы? - переспросил Николай, и губы его задрожали. Семеновцы? Это... этого не может быть...
Глава 67
Арестант на поверке
На "предъявление" арестованного с рыжебородым пошли два офицера караула, батальонный командир, комендант, рунд. Со скрежетом распахнулась литая, чугунная дверь, за нею вторая - резного темного дуба. Открылась передняя, низ широкой беломраморной лестницы. Навстречу вошедшим теснилась придворная челядь, со всех концов дворца сбежавшаяся посмотреть на комиссара: три-четыре сотни людей... Огромные, тяжелые, как площадной Александр Трубецкого, гайдуки - в синих чекменях, с откидными, золотым галуном обшитыми рукавами, в высоких медвежьих шапках; карлики-скороходы в золотых туфлях, острыми носами загнутых вверх; негры - в малиновых бархатных, серебром и золотом расшитых куртках, в чалмах, в широких шароварах; выездные - в треуголках, в красных, штампованными орлами, черным по золоту, отороченных пелеринах. И целая стая лакеев - в черных фраках, в красных камзолах, в галунных куртках... Орда!