Накануне Господина: сотрясая рамки

Это безумие скряги, однако, не является чем-то, что исчезает по мере становления «нормального» капитализма или оказывается патологическим отклонением от него. Скорее, оно ему внутренне присуще: с наступлением кризиса скряга наконец торжествует. Во время кризиса вовсе не деньги, как можно было бы ожидать, лишаются своей стоимости, а мы узнаем «реальную» стоимость товаров; сами товары (воплощение «реальной/потребительной стоимости») становятся бесполезными, поскольку их некому покупать. Во время кризиса «деньги внезапно и непосредственно превращаются из чисто идеального образа счетных денег в звонкую монету. Теперь они уже не могут быть замещены обыденным товаром. Потребительная стоимость товара теряет свое значение, а стоимость товара исчезает. Еще вчера буржуа, опьяненный расцветом промышленности, рассматривал деньги сквозь призму просветительской философии и объявлял их пустой видимостью: “Только товар – деньги”. “Только деньги – товар!” – вопят сегодня те же самые буржуа во всех концах мирового рынка. <…> Во время кризиса противоположность между товаром и образом его стоимости, деньгами, вырастает в абсолютное противоречие»5.

Не означает ли это, что в такие моменты отнюдь не исчезающий товарный фетишизм в полной мере утверждается в своем непосредственном безумии? Во время кризиса подспудные верования, не признаваемые, но практикуемые, утверждаются напрямую. То же самое верно и для продолжающегося сейчас кризиса: одна из спонтанных реакций на него заключается в следовании правилам здравого смысла вроде «Долги необходимо отдавать!», «Вы не можете тратить больше, чем производите!» и т. п. – и это, конечно, самое худшее, что можно сделать, поскольку так мы оказываемся захвачены спиралью, ведущей вниз. Прежде всего, такого рода элементарная мудрость просто ошибочна – Соединенные Штаты долгое время прекрасно жили, тратя больше, чем они производили.

Если взглянуть на проблему глубже, то необходимо ясно представить себе парадокс долга: на непосредственно материальном уровне социального целого долги в определенном смысле не имеют значения, даже не существуют, потому что человечество как целое потребляет произведенное им и по определению не может потребить больше. Говорить о долге имеет смысл только применительно к природным ресурсам (разрушение материальных условий жизни будущих поколений), и тут мы можем быть в долгу перед будущими поколениями, которые, строго говоря, еще не существуют и которые, что не лишено иронии, смогут появиться только благодаря нам, а потому будут нам должны. Так что здесь, опять же, понятие «долг» не имеет буквального смысла, оно не может быть «финансиализировано», исчислено суммой денег. Долг, о котором имеет смысл говорить, возникает, когда внутри глобального общества некоторые группы (нации или какие-то еще) потребляют больше, чем они производят, и это означает, что другая группа вынуждена потреблять меньше производимого ею – однако здесь отношения далеко не так просты и ясны, как могут показаться. Они были бы ясны, если бы в ситуации долга деньги были всего лишь нейтральным инструментом измерения, при помощи которого можно было бы определить, как много некая группа потребляет по сравнению с тем, что она производит, и за чей счет она это делает. Однако в действительности мы имеем ситуацию, очень далекую от этой. Согласно опубликованным данным, примерно 90 процентов денег в обращении представляют собой виртуальные кредитные деньги; таким образом, если «реальные» производители оказываются в долгу перед финансовыми учреждениями, есть все основания усомниться в статусе их долга – какую часть его составляют спекуляции, не имеющие никакого отношения к реальности местного производителя?

Таким образом, когда некая страна начинает испытывать давление со стороны международных финансовых учреждений, будь то МВФ или частные банки, надо всегда помнить, что их давление (переведенное в конкретные требования: сократить бюджетные расходы, демонтировать государство всеобщего благосостояния, провести приватизацию, открыть свой рынок, ослабить банковские ограничения) вовсе не является выражением некой нейтральной объективной логики или знания – это дважды пристрастное («заинтересованное») знание: на формальном уровне такое знание содержит ряд неолиберальных допущений, а на содержательном уровне в нем отдается предпочтение интересам определенных стран или институций (банков и пр.).

Когда румынский писатель-коммунист Панаит Истрати посетил Советский Союз в середине 1930-х годов [60] , в самый разгар большого террора и показных процессов, некий апологет сталинской политики попытался убедить его в необходимости применять против врагов насилие, приведя пословицу: «Нельзя сделать омлет, не разбив яиц», на что тот скупо ответил: «Хорошо, я вижу вокруг много разбитых яиц, но где же ваш пышный омлет?» Нам следует сказать то же самое о навязываемых МВФ мерах бюджетной экономии – греки имеют полное право ответить: «Хорошо, мы тут для всей Европы бьем яйца, но где же тот омлет, что вы нам обещали?»