Накануне Господина: сотрясая рамки

Такое положение дел приводит к возникновению особого типа субъективности, для которой характерна морализация поведения и особое восприятие времени. Задолжавший субъект практикует два вида работ: наемная работа за плату, а также работа над самим собой, которая необходима, чтобы выковать субъекта, способного обещать, оплачивать долги, осознавать свою вину за неоплатность долга. С такой задолженностью связано особое восприятие времени: чтобы быть способным расплатиться (помнить о данном обещании), нужно сделать свое поведение предсказуемым, правильным и просчитываемым. Это не только должно предотвратить всякие будущие восстания, которые неизбежно вредят платежеспособности, – это подразумевает также стирание памяти о прошлых восстаниях и других формах коллективного сопротивления, когда время обрывалось, а поведение становилось непредсказуемым. Такой задолжавший субъект всегда пребывает под оценивающим взглядом других: индивидуализированная система оценок и постановки задач на работе, кредитные рейтинги, личные интервью для получающих пособия или социальные кредиты. Субъект, таким образом, побуждается не только доказать свое намерение оставаться платежеспособным (возвращать долг обществу своим правильным поведением) – от него требуется также продемонстрировать правильное отношение к принятию индивидуальной вины за любую неудачу. Именно здесь становится заметной разница между современным получателем кредитов и должником прошлого: погрязший в долгах «личный предприниматель» более активен, чем субъект предыдущих, более дисциплинарных режимов власти; тем не менее в условиях, когда у него точно так же нет возможности управлять своим временем или самостоятельно оценивать свое поведение, его способность к автономному действию оказывается столь же невелика.

Здесь может показаться, что долги – это просто инструмент властвования, хорошо приспособленный для воздействия на поведение индивидов, однако необходимо заметить, что схожие техники могут использоваться и для контроля над институциями или странами. Всякий, кто следит за разбивающейся в замедленном темпе машиной – а именно это представляет собой сегодняшний кризис, – не может не поразиться тому, как страны и институции, постоянно подвергающиеся внешней оценке (например, со стороны агентств, составляющих кредитные рейтинги), вынуждены соглашаться с моральной ответственностью за свои прошлые ошибки и несдержанность, обещая в будущем вести себя хорошо и обеспечить ценой любых урезаний социальных выплат или прав работников, что кредитор получит свою компенсацию в виде полагающейся меры страданий должника14.

Окончательное торжество капитализма наступает, таким образом, тогда, когда каждый работник становится собственным капиталистом, «личным предпринимателем», который сам решает, сколько инвестировать в свое будущее (образование, здоровье), и расплачивается за это погружением в долги. Права (на образование, здравоохранение, жилье) становятся, таким образом, свободными решениями

об инвестициях, которые формально находятся на том же уровне, что и решения банкира или капиталиста об инвестициях в ту или иную компанию, поэтому на этом формальном уровне каждый оказывается капиталистом, берущим в долг ради выгодных вложений. Мы здесь оказываемся на шаг дальше, чем формальное равенство рабочего и капиталиста перед законом, – теперь они оба инвесторы-капиталисты; тем не менее те же самые различия в «физиономии наших dramatis personae [62] », которые, согласно Марксу, появляются после совершения сделки между трудом и капиталом, возникают тут снова между собственно капиталистом и рабочим, который вынужден вести себя как «личный предприниматель»: «.один многозначительно посмеивается и горит желанием приступить к делу; другой бредет понуро, упирается, как человек, который продал на рынке свою собственную шкуру и потому не видит в будущем никакой перспективы, кроме одной: что эту шкуру будут дубить»15. И он прав, что остается понурым: навязанная ему свобода выбора фальшива и представляет собой не что иное, как рабство.

Как современное распространение задолжавшего человека, специфичное для ситуации глобального капитализма, связано с отношениями должник/кредитор, которые Ницше описывает как универсальную антропологическую константу? Это парадокс непосредственной реализации желаний, которые оборачиваются своей противоположностью.

Современный глобальный капитализм доводит отношения должника/кредитора до их предела и одновременно подрывает их: долг становится откровенно смехотворным избытком. Таким образом, мы оказываемся в сфере непристойного: когда кредит выдается, от должника вовсе не ожидается, что он его вернет, – долг прямо рассматривается как средство контроля и господства.