Наказание с оговоркой

– Нет. Мы с мальчиком хорошо ладили. Мы друг друга уважали. Я ему все объяснял и никуда не торопил. Я только присутствовал. Все случилось бы только тогда, когда он подрос.

– Что случилось?

– Мы изымем у вас ядерные технологии и электронику. Электричество оставим, а полупроводники перестанут работать корректно. Уровень социального развития вашей цивилизации отстает от прогресса на сотню тысячелетий. Вы не можете отказаться от насилия. Им проникнута все ваши социальные связи, культура. Ментальное насилие, психологическое… Вы не изжили даже его крайнее проявления – убийство. А есть то, что ставит вас на одну доску с самыми страшными созданиями во вселенной.

– Что же это? – спрашивает Терехов. Мы все знаем ответ, но Вениамин все равно отвечает. Вениамин вежливый и методичный. Он хочет, чтобы мы все поняли.

– Убийство детей. Вы прервали мою миссию. Это не страшно. Есть другие, которые выполнят принятое решение. Вы убили мальчика Вениамина. Доброго и умного. Только начинающего жить. Он умер навсегда. Вселенная его потеряла. Я оставлю себе на память его имя.

***

Мы получали все что хотели: еду, напитки, игры. Нас обслуживали боты, которые здорово напоминали хорошо вышколенных слуг. Мы могли купаться в море, загорать и наслаждаться бездельем. Первое время мы не могли понять, кому в голову пришло считать это наказанием. Но затем выяснилось, что это все. Мы обречены на такую жизнь и нет никакой возможности от нее уйти.

Не было видеоисторий, книг или игр, уводящих на время в другую реальность. Мы могли общаться только друг с другом. Только с подельниками по преступлению.

Все что нас ждало изо дня в день это ясное небо и теплое, как компот, море. Даже изменения в погоде нужно было заслужить. И заслужить искренне.

Да, Вениамин говорил, что это вовсе не заключение. Это мы пока не в состоянии переступить через земные шаблоны и понять, как все будет с нами дальше. Пока, неспособны. Скорее уж это карантин, необходимый чтобы остановить вирус насилия…

Разве это что-то меняет? Уже через полгода начались первые терки. Все стали нарушать оговорку и применять насилие. Друг к другу и к ботам.

И все убивали Разуваева. По несколько раз. Потому, что винили во всем его. И по правилам, за насилие у каждого отсчет начинался сначала. Если так пойдет и дальше, то прежде чем закончится наш срок, горы, которые синеют за нашей спиной, успеют одряхлеть и сравнятся с землей.

Но я держался. Я усвоил урок.

***

В этот раз Разуваев принялся мне объяснять, как, по его мнению, все обстоит.

– Вот ты сам говоришь, что нам не обязательно здесь сидеть, что с другой стороны нашего острова есть пролив. Его можно попробовать переплыть и там виднеется материк. Ты думаешь, мы где-то далеко в космосе? И под нашу тюрьму выделили целую планету? А Вениамин сюда прилетает через всю галактику? Ага, ради наших красивых глазок. Это все только в нашей голове.

Я не спорю, я слушаю.

– Где-нибудь на земле наши тела положили в холодильник. И они будут лежать там тысячи лет. А наше сознание засунули в компьютер. Иначе, как получается, что Вениамин снова меня сюда привозит? Это все ненастоящее…

Вот здесь я его и убил. Не знаю почему, но это привело меня в страшную ярость. Я отломил металлическую ножку у кресла и воткнул ему в горло. Я нарушил оговорку. Теперь все сначала. Как у остальных.

Я очень боюсь того первого взгляда, которым мальчик посмотрит на меня при встрече. Мне кажется, он в меня верил. Но мы такие, какие мы есть. Боюсь, что это море и солнце будут со мной навсегда, и редкой наградой будет гулять при шторме с Вениамином по мокрому песку. Разговаривать. Бросать в морскую пену камешки. Ведь у меня никогда не будет своих детей. Восемьсот шестьдесят шесть лет – это очень долго, особенно если с оговоркой.