Однако нам следует отбросить примитивное представление, будто решения, принимавшиеся и принимаемые на высшем уровне, выскакивают неожиданно, лишь потому, что Сталину или кому-нибудь другому так захотелось. В таком государстве, как наше, чей исторический опыт бюрократического управления уходит своими глубокими корнями в Византию и где московские дьяки привыкли годами тянуть волокиту, не принимая никаких решений, важнейшую роль играет заведенное «дело», бумага, информация (по-современному) или донос.
Такое важное решение, как насильственное выселение народов, должно было явиться и на самом деле было как бы подведением черты под большой поток сообщений о положении в различных районах. Сообщения поступали по параллельным каналам: партийно-государственному, военному, госбезопасности, Центрального штаба партизанского движения.
Достаточно прочесть документы, опубликованные в сборниках, посвященных Калмыкии и Крыму во время Отечественной войны, чтобы убедиться в том. Но мы, благодаря изысканиям историков, располагаем и неопубликованными документами партийного руководства Крыма и Калмыкии, которые свидетельствуют о том, что первоначальные обвинения исходили от партийных инстанций этих автономий. Как выше уже говорилось, обвинение крымских татар в поголовном предательстве исходило от руководства партизанским движением Крыма. Но очевидно, что первоначально эта информация, направленная Крымскому обкому ВКП(б), принималась им как достоверная и переправлялась дальше. Только позднее, когда выяснилось, что в этой информации таится изрядная доля дезинформации, руководство Крымского обкома партии попыталось корректировать свою прежнюю точку зрения, но, увы, «дело» уже было заведено, и оно двигалось по своим собственным бюрократическим законам к неумолимому бюрократически логическому завершению. То же происходило и в Калмыкии и, надо полагать, в других автономиях.
Так, имеются сведения о том, что на выселении калмыков настаивали Астраханский и Сталинградский обкомы ВКП(б), а в основе «дела» против калмыков лежала итоговая докладная записка секретаря Калмыцкого обкома ВКП(б) по кадрам П. Ф. Касаткина. Информация о позиции партийных органов других ликвидированных автономий крайне скудна.
Информация по принципу правдоподобия, содержащая лишь часть правды и сдобренная изрядной долей дезинформации, узаконенное очковтирательство были одной из самых существенных черт явления, неточно названного сталинизмом.
По-видимому, на заключительном этапе и Крымский, и Калмыцкий обкомы ВКП(б) пытались предотвратить роковую развязку. Но, увы, оказались бессильными. Пришлось самим руководителям автономий, не всем, правда, а лишь по национальному признаку, отправиться в дальнюю дорогу. Однако благодаря другой особенности советской системы — кастовости — руководители Калмыкии поехали на спецпоселение не в вагонах для скота, а в классных вагонах, некоторым же руководителям Крыма было даже разрешено прибыть на вокзал на собственном транспорте.
Об обстоятельствах принятия окончательного решения на самом высоком уровне мы достоверными данными не располагаем. Имеется лишь свидетельство полковника Токаева, перебежчика на Запад, осетина по национальности, которое было первоначально опубликовано в 1951 г. в «Социалистическом вестнике» (орган Социнтерна), а затем использовано в ряде работ западных исследователей, в том числе и в книге Конквеста.
В утверждениях Токаева содержатся два момента, заслуживающих внимания: во-первых, рекомендация советского генштаба, высказанная еще в 1940 г. о ситуации, при которой в подходящее время необходимо будет принять «специальные меры» на Северном Кавказе; во-вторых, что принятие окончательного решения о выселении чеченцев было не результатом единоличного действия Сталина, а итогом обсуждения этого вопроса на совместном заседании Политбюро и Главного командования 11 февраля 1943 г.
Токаев сообщает о двух основных мнениях, высказанных на этом заседании: одно (Молотов, Жданов, Вознесенский, Андреев и др.) — за немедленную и публичную ликвидацию Чечено-Ингушской АССР. Другое (Ворошилов, Каганович, Хрущев, Калинин, Берия) — к ним присоединился и Сталин — заключалось в том, чтобы подождать с выселением до изгнания немцев. Лишь один Микоян, соглашаясь в принципе, что чеченцы должны быть наказаны, высказал опасение, что депортация повредит репутации СССР за рубежом. По другим сведениям, когда речь зашла в Политбюро о выселении чеченцев и ингушей, был поставлен вопрос, не нанесет ли их выселение ущерба нефтяной промышленности. Ответ последовал самый успокоительный: весь инженерно-технический персонал русский, а незначительное число рабочих чеченцев и ингушей занято на работах, не требующих высокой квалификации. Мы не имеем возможности проверить эти сообщения и поэтому воздерживаемся от комментариев.