Наказанные народы

Пребывание чеченцев и ингушей в вынужденном изгнании не только приостановило атеистическую борьбу против религиозного фанатизма, не только законсервировало влияние мусульманской религии и сект, но и значительно усилило религиозное воздействие. И в самом деле, к кому, как не к религии, могли апеллировать депортированные народы, ведь власть их поставила в положение париев. Культурно-просветительная работа полностью прекратилась — ни газет, ни книг, ни кинофильмов на родном языке. Все это создавало исключительно благоприятные условия для усиления религиозного воздействия, которое исторически было в определенной мере и антирусским, и антисоветским. Религия же была хранительницей вековых традиций и обычаев.

К этому прибавилось теперь и исключительно важное мероприятие власти, имевшее глубокие социально-политические последствия. В 1957 г. началась систематическая ликвидация последних хуторских поселений чеченцев, рассчитанная на несколько лет, вплоть до 1963 года[387].

С некоторым основанием эту меру исторически можно считать завершением «покорения Кавказа», начатого 150 лет тому назад, разумеется, с некоторыми оговорками в связи с изменившейся за эти годы общей ситуацией, политическими переменами и коренными изменениями социальной структуры России (Советского Союза) и Кавказа.

С другой стороны, началось более целенаправленное привлечение чеченцев и ингушей к промышленному производству, что заметным образом повлияло на рост городского населения и отрывало таким образом часть коренного населения от традиций многовекового уклада.

Большой ущерб был нанесен культурному развитию этих народов. Об этом можно судить даже по далеко не полным и разрозненным данным, официально опубликованным в разное время.

Из 8997 специалистов с высшим образованием, насчитывавшихся в Чечено-Ингушетии в 1959 г., чеченцев было всего 177 человек, а ингушей — 124 человека. Лиц со средним образованием в республике было в том же году 14.150 человек, из них чеченцев 403 человека, а ингушей — 248[388].

Секретарь Чечено-Ингушского обкома КПСС А. И. Яковлев отмечал в одном из своих выступлений 1958 года, что по состоянию на 1 января 1958 г. в школах из числа чеченских и ингушских детей в возрасте 8—15 лет не обучалось около 8 тыс. детей или 18 % от общего числа школьников этого возраста.

Вопрос осуществления всеобуча, — заявил он, — это вопрос дальнейшего подъема культурного роста чеченского и ингушского народов, быстрого преодоления вредных бытовых и родовых пережитков, приобщения всей молодежи к активной общественно-политической жизни[389].

Депутат Верховного Совета ЧИ АССР З. С. Дудник (Алхан-Калинский избирательный округ, Грозненский район) отмечал, что в ряде населенных пунктов дети обучаются в неприспособленных домах, часть детей не посещает школы[390]. Депутат Р. И. Умаева, учительница (Старо-Атачинский избирательный округ Урус-Мартановского района) говорила:

Мне очень обидно, что у нас мало еще учителей из коренной национальности. Например, в Урус-Мартановском районе имеются только 3 девушки учительницы. Мало у нас еще и сельских работников, знающих хорошо свое дело[391].

В период 1944–1953 годов, — пишет С.Н. Джугурьянц, — чеченская и ингушская молодежь имела крайне ограниченные возможности для поступления в высшие и средние специальные учебные заведения. Это отрицательно сказалось на подготовке специалистов из чеченцев и ингушей[392].

Из 8 тысяч учителей, работавших в Чечено-Ингушской АССР после восстановления ее, только 1440 были чеченцами и ингушами и лишь 190 из них имели высшее образование[393]. Между тем, согласно переписи населения 1959 г., процент чеченцев и ингушей среди населения республики, хотя и значительно сократился по сравнению с 1939 годом (58,4 %), все же составлял 41,1 %[394].

Меры принимались быстрые и энергичные. В 1957 году в педагогическом институте обучалось уже 133 чеченца и ингуша, в нефтяном техническом училище — 30 человек, в педагогическом училище — 145 человек[395].