Когда в июле 1827 года в Лондоне дипломаты подписывали конвенцию, русская эскадра под командованием адмирала Д. Н. Сенявина была уже на пути в английский Портсмут. Как заметил командующий французской эскадрой, «русские опережают дипломатию». Вскоре корабли разделились: часть под командованием контр-адмирала Л. П. Гейдена ушла в Средиземное море, остальные вернулись в Кронштадт. Свой флаг адмирал поднял на «Азове».
В июне Николай I отправил Гейдену предписание: «Вникнув в точный смысл сего (Лондонского. —
Гейден должен был свои действия согласовывать с командующими двух других эскадр, но при этом негласно оказывать помощь греческому населению — деньгами, порохом и продовольствием. Особо оговаривалось отношение российской эскадры к австрийским кораблям: «...поведение ваше против них должно быть вообще основано на добром согласии»117
.Моряки рассуждали не так, как дипломаты: если объявлен поход — быть войне. Разве можно думать иначе, если ты молод, горяч и рвёшься в дело, чтобы себя испытать? Именно такой настрой легко угадывается в записках участников сражения — лейтенантов Александра Рыкачева и Павла Нахимова, однокашников, вместе плававших гардемаринами на «Фениксе». Первый делал записи непосредственно после боя, позже фрагменты их были опубликованы в газете «Кронштадтский вестник», а к пятидесятилетию сражения изданы отдельной, прекрасно оформленной книгой. Нахимов подробно и обстоятельно рассказал о происшедших событиях в письме, адресованном Рейнеке. Обычно не большой любитель писать, Наваринское сражение он описал в деталях, посвятив ему несколько страниц, что вполне понятно: ведь у берегов Греции он получил боевое крещение.
Для уточнения хода сражения мы использовали также шканечный журнал «Азова», рапорты командующего эскадрой контр-адмирала Логгина Петровича Гейдена и записки его сына Логина Логгиновича, также участника сражения, лейтенанта на фрегате «Константин»118
.Рыкачев служил на 84-пушечном «Гангуте», но завидовал Нахимову, который был на флагманском «Азове». Впрочем, особо переживать по этому поводу было некогда — теперь обучали матросов у пушек не один, а два раза в день, узнавали друг у друга новости и обсуждали предстоящее сражение. Матросы горели нетерпением — «хотели драться с нехристями».
Первого октября у Ионических островов встретили английские корабли. Командовал эскадрой вице-адмирал Эдвард Кодрингтон, свой флаг он поднял на линейном корабле «Азия». Вскоре выяснилось: пока англичане поджидали союзников, турецкий и египетский флоты успешно соединились у острова Крит (Кандии, как его называли тогда), подошли к западному побережью Пелопоннеса (Морей), вошли в порт Наварин, где спокойно встали на якоря.
Отчего же англичане позволили египтянам подойти к Пелопоннесу? Во-первых, Лондон отправлял эскадру к греческим берегам не воевать, а подтверждать своё лидерство. Во-вторых, достаточно сравнить силы английского и турецко-египетского флотов: английская эскадра состояла из одиннадцати единиц: три линейных корабля, четыре фрегата, один корвет и три брига. В турецко-египетской эскадре насчитывалось 66 кораблей, вооружённых 2224 орудиями; кроме того, в бухте находилось шесть брандеров, военные транспорты и торговые суда[26]
. Турецким флотом командовал Тахир-паша, египетским — Мухаррем-бей.Нахимов уточняет силы турок: «3 линейных корабля, 5 двухдечных фрегатов с 64 пушками, 13 больших фрегатов, от 60 до 36 орудий, 30 корветов, 19 бригов, 31 транспорт с десантом и провизиею, которые почти все вооружены (десант, кроме настоящих корабельных команд, до пяти тысяч) и 7 брандеров[27]
».Принимая во внимание такое соотношение сил и помня об инструкциях Лондона, Кодрингтон решил дожидаться подхода союзников. Однако он не бездействовал — по рассказу Нахимова, «имел переговоры с Ибрагим-пашою, сыном египетского паши, главнокомандующим сухопутными и морскими силами; требовал от него от имени трёх дворов в силу Лондонского трактата, чтобы он непременно оставил Наварин и возвратился обратно в Александрию и что в противном случае дойдёт дело до неприятельских действий».