Нахимов

На бастионах обзаводились хозяйством, обживались. В блиндажах делали нары из досок — это была «спальня»; у дверей ставили самовары и медные чайники — «столовая»; за небольшой дверкой с сердечком — понятно что. При хорошей погоде или когда в блиндаже становилось душно, ставили столы на площадке батареи и, усевшись кружком — кто на принесенном из города кресле, кто на жестянке из-под картечи, положив сверху поддоны, — пили чай, как говорили в Севастополе, «под музыку пуль и снарядов». Офицеры вели совместное хозяйство, в складчину покупали на базаре провизию, разводили кур. А держать петухов, особенно красивых, даже вошло в Севастополе в моду. Ночью они пели так, что было слышно и в неприятельских траншеях, но солдатам и матросам это нравилось, потому что напоминало деревенскую жизнь.

На одной батарее произошел такой случай. Жил у них красавец-петух, совершенно ручной, матросы прозвали его Пелисеевым — по имени командующего французским 1-м армейским корпусом Ж. Ж. Пелисье. Однажды Пелисеев, испуганный взрывом бомбы, с квохтаньем перелетел через бруствер и скатился в ров. Молодой матросик впопыхах помчался за ним, не обращая внимания на сыпавшиеся пули, поймал его и вернулся. Из французских траншей донеслись крики одобрения и аплодисменты — сначала петуху, потом матросу.

Солдатам приносили из города готовые обеды и ужины, матросам ежедневно поставляли провизию, они кашеварили сами. Кухня у офицеров и матросов была общая — печь и небольшая плита в вырытой здесь же, на батарее, яме. Свод над ними защищал только от пуль, если начинался артобстрел, приходилось сидеть без обеда.

Нахимов знал не только об опасностях жизни на бастионе, но и о бытовых неудобствах: тесные блиндажи, кусачие насекомые, расстройство пищеварения от плохой воды. Бани, чистое сменное белье, лекарства — это для всех моряков и солдат. Он покупал на собственные средства и присылал офицерам свежее белье, вино, которое смешивали с водой для уменьшения желудочных расстройств; целые батареи пузырьков с каплями Иноземцева^{56}, действие которых он опробовал на себе, наконец, передавал деньги для нуждающихся. «Слава богу, в Севастополе есть лицо, которое знает всех и каждого и готово за всякого стать заступником и посредником», — говорили о Нахимове.

После обеда кто-то спал, другие отдыхали, играя в карты или шахматы, многие читали. Грамотные матросы и солдаты читали вслух сказки и лубочные батальные истории, офицеры приносили из библиотеки книги и журналы. «Утвердительно можно сказать, — вспоминал артиллерист Ершов, — что чтение никогда не доставляло и не будет мне доставлять таких наслаждений, как на бастионе. Здесь, при возбужденных нервах, при жажде умственного отдыха, как-то яснее усвоял себе человек всё умное и поэтическое, вдаваясь порой в совершенную иллюзию очень часто по поводу произведений, неспособных в другое время произвести хоть часть такого впечатления»[356].

Если на позициях было относительно спокойно, офицеры ходили в гости. В каземате 6-го бастиона стоял рояль, там устраивали музыкальные вечера: скрипка и кларнет приходили с 4-го бастиона, флейта — с 5-го. Сначала слушали классическую музыку, всё шло чинно и благородно; потом как-то незаметно переходили к народным песням, при хорошем настроении заканчивали «Камаринской» или бравой «В Севастополе стояли»:

В Севастополе стояли,
Горы каменны ломали.
Гоц калина, гоц малина,
Горы каменны ломали.
Батарею выкладали,
Батарею выкладали,
Мы воды мало видали.
Нам холодная вода
Слаще меду и вина.
Аржаные сухари —
Все приятели мои.
А гречушная каша —
Родимая мати наша.
Эскадронный командир,
Во крестах его мундир,
Офицеры молодые,
Эполеты золотые,
По траншеюшкам гуляет
И в нас храбрость пробуждает.
Вот, бывало, чуть-чуть свет —
Командир наш на барбет.
Всех скликает, всех сзывает.
Песни петь нас заставляет.
Уж мы песенки певали,
Англичанку удивляли.
А как мы пустились в пляс,
Французик наш кричит: «Пас!»[357]

При тоскливом настроении запевали: