Нахимов

Толстой, как и герой его рассказа, приехал в Севастополь добровольцем, в ноябре 1854 года, и был там до конца, то есть разделил вместе с защитниками все тяготы многомесячной осады. Он воевал на самом опасном участке обороны — 4-м бастионе; сегодня там стоит памятный знак с барельефом писателя. Во время второй бомбардировки города Толстой находился на Язоновском редуте перед 4-м бастионом, за проявленную храбрость был награжден орденом Святой Анны 4-й степени. По свежим впечатлениям от увиденного он написал «Севастопольские рассказы», их напечатали в журнале «Современник» еще во время войны. Литературный талант и репортажная точность передачи событий, особенно в первом рассказе «Севастополь в декабре месяце», сразу вызвали интерес у читающей публики и сделали рассказы знаменитыми.

Находиться на 4-м бастионе полтора месяца и не видеть Нахимова было невозможно, однако Толстой о нем не упомянул, как, впрочем, и о других руководителях обороны. Это и понятно: его целью было показать повседневную жизнь Севастополя, чтобы сквозь обыденность читатель увидел главное — природу подвига защитников города.

Всех, кто приезжал в Севастополь, непременно ждало разочарование: у защитников было не найти суетливости, энтузиазма, готовности к смерти и даже решительности — все относились к происходящему вполне буднично. «Вглядитесь в лица и в движения этих людей: в каждой морщине этого загорелого скуластого лица, в каждой мышце, в ширине этих плеч, в толщине этих ног, обутых в громадные сапоги, в каждом движении, спокойном, твердом, неторопливом, видны главные черты, составляющие силу русского — простоты и упрямства». Война и перенесенные страдания лишь добавили новые черты к этому национальному портрету: «сознание своего достоинства и высокой мысли и чувства»[351], их отметил писательский взгляд, способный проникать в суть вещей сквозь бытовую оболочку повседневных событий.

Эти строки написаны зимой 1854/55 года, когда Нахимов еще был жив. И пусть на страницах «Севастопольских рассказов» для него не нашлось места — не беда. Нахимова, Толстого и всех севастопольцев той зимой объединяло главное: убежденность в том, что Севастополь взять невозможно.

Весеннее наступление

«Что Вам сказать о наших действиях? — писал Нахимов Метлину в Николаев в марте 1855 года. — Неприятели с весной при благоприятной погоде ожили, подвезли множество снарядов и долбят нас по своему произволу. Вы, конечно, уже знаете о смерти В. И. Истомина. Он возвращался со вновь возведенного против Корнилова бастиона Камчатского люнета, ему неприятельским ядром оторвало голову. Потеря незаменимая для нас. Я уступил ему последнее место в склепе подле священных для Черноморского флота прахов покойных Михаила Петровича и Владимира Алексеевича, которое так берег для себя. Что же делать, заранее загадывать ничего нельзя. На днях была сильная вылазка против Камчатского люнета под командою г[енерала] Хрулева, потеря с обеих сторон значительная, но наши зарыли часть неприятельских траншей и отодвинули их работу назад». По этому письму можно составить представление о том, чем был занят Нахимов в эти дни: провизия, снаряды, которых так ждали в Севастополе, устройство печей для выпечки хлеба, рытье новых колодцев, поиск мешков для земли, нехватка антрацита; дежурство пароходов, чтобы неприятель не переправился через Черную речку; защита машин и пороховых камер пароходов и, конечно, огромные потери: «Каждые сутки выбывает из фронта до 150 человек; Камчатский редут, где убит В. И. Истомин, до той минуты стоит нам 2997 чел[овек]…» [352]

Нахимов отправил это письмо со своим флаг-офицером Костыревым, и сделал это не случайно. У молодого человека недавно умерла мать, осталось пять сестер, старшей из которых было 18 лет, и Нахимов просил давнего знакомца устроить Костыреву поездку домой, в Тверскую губернию, за казенный счет. Зная чрезвычайную щепетильность Метлина в финансовых вопросах, он предпослал этой в общем-то безобидной просьбе пространное предисловие, где выразил надежду, что «строгий, благородный взгляд» его друга на службу «не будет оскорблен», и сделал еще множество подобных оговорок. Роль Метлина в интендантской службе была оценена очень высоко, недаром Горчаков, представляя его к повышению, писал, что именно контр-адмиралу Метлину «мы главнейше обязаны и снабжением Севастополя и приведением Николаева в оборонительное состояние».

Камчатский редут (точнее, люнет) заложили еще в конце февраля перед Малаховым курганом, на Кривой Пятке, столь вожделенной для французов. А уже в ночь на 3 марта противник предпринял первое нападение, но не на сам люнет, а на расположенные полукругом ложементы перед ним, предусмотрительно устроенные Тотлебеном.