Я молча моргала, пряча больной нос в перепачканный носовой платок. Проклятая головная боль, не отпускавшая, по сути, с момента встречи с тремя отморозками в доме родителей близнецов, теперь раскаленной лавой заливала лоб, глаза, скулы, не позволяя ни думать, ни понимать происходящее. О чём он говорит? Больше никого в моей квартире не было! И значит, я не ошиблась? Они с Бубликовым знакомы? Но откуда? И кто мог рассказать, что пытался сделать одноклассник? И где же он тогда?
– О ком это вы? – прогундосила я сквозь материю, изобразив недоумение.
Тут появился гад в сером и протянул мне лёд, завёрнутый в полотенце. Взяв его опухшей рукой, я приложила пакет к опухшему носу. Хоть что-то хорошее за сегодняшний день.
– О ком это я? – наблюдая за моими манипуляциями, наигранно удивился мой собеседник. – О Бубликове, конечно! Войди мои ребята на полминуты позже – играли бы уже на арфе, и пили нектар в компании ангелов! Что ж вы, Анечка, не помните, как вас ваш одноклассник душил? Смешно, ей-богу! Вы уж и хрипеть перестали.
– И… что? – не могу сказать, что рассказ Коломатникова был мне неинтересен.
Скорее наоборот. Но приставать к нему с расспросами я, по очевидной причине, не могла. Оставалось надеяться на словоохотливость хозяина и благотворное воздействие стакана виски.
Тот благодушно хихикнул:
– Что? Подняли они с пола молодую красивую женщину, положили на кровать и… – Коломатников поднял вверх указательный палец и неожиданно как-то неприятно осклабился: – Заметьте! Просто положили на кровать! И ушли…
У меня мурашки по телу побежали. Вежливый, практически интеллигентный, если не обращать внимания на некоторые обстоятельства, мужчина вдруг начал меняться на глазах. Тонкая добродушная интеллигентность стремительно таяла, словно растворяясь вместе с остатками горячительного в стакане. Во взгляде появилось что-то хищное и весьма неприятное. И мне неожиданно вспомнились Алискины слова: «Ну совсем другой человек, хотя и понимаю что он! Глаза не те, губы… Грешным делом подумала: не еду ли по фазе?» Решительно мы с Мегрэнью правы: писать портрет к ней приходил не Самарин, а его зам Коломатников. Вот он сейчас, передо мной. Но я точно помнила Алискину работу: на портрете человек светловолосый, глаза серые, ближе к голубым. А у сидящего напротив меня карие глаза, сейчас больше похожие на битые морозом земляные комья… Чушь выходит… Глаза другие, а взгляд – его… И если волосы он вполне мог перекрашивать сколько угодно, и парикмахер Герман признался, да и Маргарет упомянула, но глаза? Глаза-то не перекрасишь? И тут меня как кто под руку толкнул: линзы! Сейчас ведь можно купить какие угодно линзы, хоть красные, хоть с черепом и костями! Воодушевленная своей догадливостью, я едва не подскочила на стуле. В тот же миг брови Коломатникова прыгнули вверх, и лицо исказила гримаса:
– Какого черта?! – рявкнул он и грохнул кулаком по столешнице.
Я оцепенела, не понимая, толи его развезло от виски, стакан всё-таки был приличный, толи он о чём-то размышлял, продолжая разглядывать меня странным тяжелым взглядом.
Краем глаза я отметила замаячившего у дверного косяка молодого человека в сером. Оценив обстановку и поняв, что с хозяином всё в порядке, он снова незаметно исчез.
Догадавшись, что никакого продолжения пока не последует, я немного расслабилась. Более всего пугало, что я не могла понять ни причин, ни следствий происходившего. Зачем нужно было Коломатникову выдавать себя Алиске за Самарина? Да ещё писать портрет? Знал ли об этом Самарин? Что-то сомневаюсь. Я едва не почесала в затылке, но вовремя спохватилась. И… Тут у меня снова где-то ёкнуло и слабо потянуло под ложечкой… Знала ли жена Самарина, Эмма? То есть, конечно, знала, ведь Находка приходила к ним в дом и пила там, кажется, чай? Подождите… Что же Эмма не отличила собственного мужа от перекрашенного Коломатникова? Эмму изображала не Эмма? Нет, мы же были потом в доме Самариных, Лиса Эмму видела и узнала… Однако хозяин дома был уже убит, поэтому в доме мог быть кто угодно… Опять – нет. Домработница Клавдия Степановна бывала в доме, и ни о каких двойных Самариных или Эммах даже не заикалась. Только сказала, что хозяйка сняла с дома охрану, а её вызывает по мере необходимости. И что это? Острое желание побыть одной? Но быть одной в огромном доме, где недавно зверски расстреляли мужа? А странная смерть Клавдии Степановны, и её телефон, в котором всего лишь два номера?
– Да-а, сука, конечно, этот твой одноклассник! – так неожиданно произнес Коломатников, что я вздрогнула. Он с задумчивым вздохом передвинул по столу пустой хрустальный стакан и, подперев подбородок двумя пальцами, уставился куда-то в пространство. – Ну а если ты сука, то усидеть на двух стульях никак не получится! А он даже на трёх пытался! Хотя, надо должное отдать, чуйка у него, у скотины, была! Даром, что писака! Девку-то вашу он ловко увёл! Но хоть и почуял, сука, палёное, да ему не помогло! – Дмитрий Сергеевич усмехнулся, словно каким-то своим мыслям и мысли эти, судя по всему, ему нравились. – Так собаке и собачья смерть!